Акушеры нового

Акушеры нового

 В век разума и атома
 Мы - акушеры нового.
 Нам эта участь адова
 По нраву и по норову. 

А. Вознесенский

В августе 1610 года знаменитый Г. Галилей пишет из Пизы письмо не менее знаменитому И. Кеплеру в Прагу: "Посмеемся, мой Кеплер, великой глупости людской. Что сказать о первых философах здешней гимназии, которые с каким-то упорством аспида, несмотря на тысячекратное приглашение, не хотели даже взглянуть ни на планеты, ни на Луну, ни на телескоп... Почему не могу посмеяться вместе с тобой! Как громко расхохотался бы ты, если бы слышал, что толковал против меня в присутствии великого герцога Пизанского первый ученый здешней гимназии, как силился он логическими аргументами как бы магическими прельщениями отозвать и удалить с неба новые планеты".

В письме Галилея схвачена со скульптурной выпуклостью и сохранена на века очень любопытная научная ситуация. Пизанские ученые проявляли упорство вовсе не из-за того, что астрономия новая, неизвестная им наука. Люди издревле занимались астрономией, наблюдали планеты и Луну, а среди "философов здешней гимназии" числились астрономы-профессионалы.

Астрономические наблюдения были им не в диковинку - привычное, солидное, почтенное дело. И навряд ли они ленились подняться на башню к Галилею. Если б потребовалось отправиться даже в другой город, чтобы уточнить детали в манускрипте древнего их учителя Птолемея, они, не сомневаюсь, предприняли бы путешествие.

Нет, не лень ими руководила и не неведение! Их поступки определяла уверенность.

Они, безусловно, верили, что прав Птолемей, а Коперник жестоко заблуждается. Они непогрешимо заключили далее, что раз телескоп Галилея свидетельствует в пользу Коперника, то этот телескоп искажает действительность.

Горы на Луне и спутники Юпитера привиделись Галилею, потому что стекла его прибора создают ложные изображения.

Акушеры нового

Прибор обманывает легковерного Галилея! Но они, истинные, глубокие, чуждые внешних эффектов ученые, не станут плясать под дудку наглеца. Нет гор на Луне, нет спутников у Юпитера - так учил Птолемей. И правы были древние римляне: что позволено Юпитеру (а богом-громовержцем астрономии является глубокочтимый Птолемей, кто может в этом сомневаться?), то не позволено быку (его роль взял на себя ничтожный Галилей).

Ergo (следовательно), незачем смотреть в так называемый "телескоп", нужно, не теряя ни часа, развивать учение великого Птолемея.

Ситуация, которая возникла в наши дни в связи с бурным развитием работ по Искинту, чем-то напоминает ссору между Галилеем и пизанскими философами.

Исследования человеческого мышления, попытки разобраться в тайнах нашего ума столь же старинное дело, как астрономия. Неспециалисты по Искинту впервые взялись за него. Попытки понять мышление делались тысячекратно до возникновения Искинта. Иовыми являются не попытки, новым, как и в случае с Галилеем, является прибор.

Электронная вычислительная машина - это телескоп для исследования мышления.

Звезды и планеты человеческой мысли, их сияние, их движение нельзя, к сожалению, увидеть воочию, направив на них оптический прибор. Ход мысли постигается в психологических экспериментах и в предположениях, построенных на их основе, в гипотезах; в конечном счете ход мысли постигается только мыслью.

Но вот вы, психолог, построили свою изящную, объясняющую, по вашему мнению, все факты гипотезу. Например, вы заявляете, что в человеческом мышлении нет ничего, кроме выявления сходства или различия понятий, а также удержания понятий в памяти. И приводите ворох ярких примеров, подтверждающих ваш взгляд на вещи.

Ваши оппоненты выдвигают контрпримеры, но вам это только нравится. Любой их случай вы анатомируете по-своему, на вашем операционном столе остаются только "сходство", "различие" и "удержание" - ничего больше нет.

Оппоненты негодуют, а вы уверены в своей правоте.

Так было до изобретения ЭВМ.

Теперь становится иначе. Теперь вы можете обратить свою гипотезу в программу для ЭВМ, обезличить ее, освободить от пристрастий и испытать в различных - самых суровых и самых щадящих - условиях, на собственных примерах или на контрпримерах оппонентов.

Она, ваша программа-гипотеза, объективно проявит свою силу и слабость. Ее удастся подправить и усилить либо придется выбросить и поискать что-нибудь другое.

ЭВМ впервые в истории людей дала возможность воспроизвести "ход мыслей" вне головы человека, в машине, безразличной к нашим научным симпатиям и антипатиям.

Электронная вычислительная машина - прекрасный инструмент для психолога; по проникающей способности она не уступает телескопу астронома.

Но снова, как телескоп, она безжалостна к заблуждениям и дутым авторитетам. Она вторгается в святая святых, относится к привычным догмам непочтительно, для нее нет школ и учений, только истина и ложь.

К тому же пользоваться ею много сложнее, чем собственной авторучкой или языком. Чего стоит, например, одно машинное требование подробности изложения - тут не отделаешься общими словами, нужны мельчайшие детали, которые часто добываются в кровопролитных дополнительных экспериментах с людьми.

Если еще прибавить, что ЭВМ устроена иначе, чем мозг, что сходны лишь законы преобразования информации, что моделирование мышления на машине требует мудрых ограничений и тонких поправок, что его нужно отстаивать в спорах с сомневающимися, то вывод психологов-консерваторов становится ясным: чур, меня, телескоп, или, правильнее сказать, компьютер! Идите прочь, неосторожные, со своими увлекательными результатами моделирования мышления на машине! От лукавого все это. Нет мышления вне человеческого мозга, нет, нет и нет! Компьютеры воссоздают лишь внешнее подобие, обманчивую видимость. Кстати, и телескоп хваленый показывает только поверхность планет, не более. Галилей увидел в свою трубу лунные горы и долины, эка невидаль! Вглубь-то он все равно копнуть не мог. Даже такую простую вещь, как толщина пыли на поверхности Луны, узнали лишь через 350 лет после Галилея, а он спешил, ослеп от бесконечных своих наблюдений, под суд попал за строптивость.

Нет, мы подождем! Изобретут когда-нибудь настоящий прибор, простой, а не то, что эта занудная ЭВМ. Подключишь его к испытуемому, укажешь, к какой психологической школе принадлежишь, а он, прибор, все как на духу и напишет...

Автор, конечно, несколько огрубил ход рассуждений психологов-консерваторов, но то, что они и смотреть не хотят на ЭВМ, то, что результаты моделирования на машине вызывают у них глубокие сомнения, особенно, когда не совпадают с привычными догмами, то, что они отрицают в принципе возможность построить модель человеческого мышления - это, как говорил матрос в воспоминаниях Веры Инбер, "это не факт, это на самом деле так было".

К счастью, в психологии есть не только ретрограды, но и новаторы, оценившие огромную пользу вычислительных машин. Эти ученые многократно переходят от экспериментов с людьми, добротных психологических экспериментов, к экспериментам с машиной, столь же тщательным, столь же психологическим. Они опираются на идею советского психолога С. Рубинштейна: "Основной нерв процесса мышления заключается в следующем: объект в процессе мышления включается во все новые связи и в силу этого выступает во все новых качествах, которые фиксируются в новых понятиях; из объекта, таким образом, как бы вычерпывается все новое содержимое; он как бы поворачивается каждый раз другой своей стороной, в нем выявляются все новые свойства".

Человек решает задачу, включая искомый, темный объект во все новые связи, соединяя неизвестный пункт с известными все большим числом нитей. Прокладка каждой связи - это процесс объединения, процесс синтеза. Однако обратите внимание: синтез нужен здесь лишь для отыскания новых граней, свойств, качеств, для просветления неизвестного объекта, то есть для анализа.

"Анализ через синтез" - так назвал С. Рубинштейн основной человеческий, способ решения задач. Его ученики исследовали особенности "анализа через синтез" для арифметических, геометрических, физических, шахматных и других задач. Благодаря им мы многое знаем об анализе через синтез, о своеобразных проявлениях и неожиданных поворотах мысли в действии.

Знаем много, но недостаточно. Сегодня "анализ через синтез" еще не превращен в машинную программу, в эвристику (или набор эвристик) для Искинта.

Вычислительная машина - безжалостный контролер, и ей мало дела до многоцветья наших знаний. Ей подавай подробности, ей опиши ход порождения новых связей, способы "вращения" объекта, приемы оценки каждой открывающейся грани и правила остановки, когда необходимое содержание уже вычерпано.

Прямой долг психологов выполнить эту работу, извлечь из людей, своих испытуемых, и передать компьютеру, своему прибору, могучую энергию "анализа через синтез". Искинт ждет не дождется этого дара от психологии: ждут семантические сети, ждут сценарии и планы, ждет неуклюжая пока логика искусственного разума.

Нынешний Искинт привык иметь дело с готовыми задачами, он не способен их искать и находить, а значит, не способен жить в быстро меняющемся мире. Человек, напротив, тонко обнаруживает присутствие задач, как обнаруживает он почти неуловимые запахи.

Быть может, главная задача человека и состоит в том, чтобы определять наличие реальных задач? Решать их или не решать - дело второе, сначала нужно знать об их существовании.

А. Лурия после войны лечил людей, у которых повреждены лобные доли мозга. Он рассказывал этим людям, что одна женщина тратит для приготовления еды на примусе 6 литров керосина за 5 дней. Он спрашивал у больных, сколько керосина тратит она за месяц? Больные отвечали: "Она расходует 6 литров за 5 дней, она всегда расходует 6 литров за 5 дней".

"Правильно, - подтверждал ученый, - 6 литров за 5 дней. Вопрос в том, сколько у нее всего уходит керосина за месяц?"

"Тут нет вопроса, - отвечали они, - ведь все известно. Узнавать здесь нечего". она была прямо поставлена психологом.

Люди с поврежденным мышлением упрямо держались своей линии. Задачи для них не существовало, хотя

Грубо говоря, для этих больных нет проблем, нет вопросов. Но существует (и уже встречался нам) другой сорт людей, для которых, наоборот, ' мир сплошь заполнен безответными вопросительными знаками.

Нормальные, разумные люди умеют находить золотую середину, отделять серьезные задачи от шелухи. Искин-ту остро нужна эта человеческая способность.

Ее упорно исследует О. Тихомиров. Вместе со своей ученицей Г. Корниловой он недавно провел эксперименты, давшие неожиданные результаты.

Их испытуемые слушали внимательно небольшой приключенческий рассказ (вначале объявлялись его автор - К. Ферри и название - "Золотоискатели"). Герои рассказа мчались по реке в утлой лодчонке через водовороты и прочие опасности к цели.

После чтения людей просили пересказать "Золотоискателей" (они легко справлялись с пересказом) и сообщить, не обнаружили ли они каких-нибудь несообразностей.

В несообразностях состояла соль эксперимента. Потому что никакого К. Ферри в природе не существует. Фамилию автора и содержание рассказа психологи выдумали, а сам рассказ напичкали бьющими в глаза ошибками. Например, река у них не катила свои воды под уклон, как положено, а все время поднималась в гору.

Итак, у испытуемых спрашивали, не содержит ли рассказ недоразумений. И большинство людей говорило: все в порядке, страшно только за отважного мальчика, не утонет ли?

Втянутые в приключенческое русло, люди не видели настоящих проблем.

"Золотоискатели" в виде отпечатанного текста давались другой группе испытуемых. Им поручали найти и выправить ошибки в тексте. Когда они оканчивали корректорскую работу (сделанную вполне добросовестно), следовала неожиданная просьба: "Расскажите, пожалуйста, содержание рассказа!"

И начиналась несусветная путаница. Люди не помнили ни последовательности событий в короткой истории, ни ее героев. "Там какой-то мальчик..." "В реке что-то..." "Не помню..." "Я другим был занят, я ошибки искал..."

Акушеры нового

Обремененные корректорскими обязанностями, люди оказались глухими к проблемам приключений, столь притягательным для них, судя по первому опыту. Тем более невосприимчивы они были к странностям текущей вверх реки и к абсолютно непотопляемой лодке.

Вывод из этих экспериментов немного отрезвляет нас от угара "человеколюбия": далеко не всегда видит человек новые задачи, довольно часто ^плывет человек в струе механической, извне заданной работы, не пытаясь даже выбраться в сторону.

С. Рубинштейн писал: "Первый признак мыслящего человека - это умение видеть проблемы там, где они есть". Ах, если б так! Но эксперимент сообщает нечто иное.

Нам здесь важны два обстоятельства. Во-первых, нельзя просто принимать на веру суждения даже замечательного психолога. Только эксперимент - судья в последней инстанции.

Во-вторых, современная психология принялась прощупывать способы выявления задач человеком, процессы постановки им целей, приемы целеполагания. Перед пытливыми исследователями открывается огромное поле деятельности, неимоверно трудное в обработке, но воздающее сторицей.

Выступая летом 1977 года па V съезде психологов, Б. Ломов обратил особое внимание на проблему целеполагания, особенно в практической деятельности человека, для практического, делового ума. Нскипт властно требует от людей: научите меня целеполаганию, практической, деловой постановке задач. Психология принимает этот вызов Искнпта.

На съезде психологов Б. Ломов коснулся еще одной трудно поддающейся исследованиям, но важной области - человеческих эмоций.

Эмоции, безусловно, влияют на паши решения, по как влияют? То ли процесс умозаключения происходит сам по себе, а эмоции лишь окрашивают его, замедляя или ускоряя, то ли они, эти неуловимые эмоции, вплетены в самую ткань человеческих решений, составляют ядро решений?

Если эмоции - окраска, найдем технологию окрашивания, а если они суть решений, извлечем эту суть на божий свет.

Искинт нуждается хоть в толике эмоций. Более того, в меру нашего понимания эмоциональных процессов Искинт приобретает "чувства". Вспомните "удовольствие" и "неудовольствие" ТАИРа - примитивно, но с чего-то надо начинать.

Одна из теорий утверждает, что есть восемь различных эмоций, из которых три положительные (наслаждение - радость, возбуждение - интерес, удивление - испуг) и пять отрицательных (страх - ужас, гнев - ярость, страдание - мучение, стыд - унижение и презрение - отвращение). Восемь аффектов определяют мотивы поведения человека, его цели, а цели побуждают решение тех или иных задач.

На основе этой теории сделана программа для вычислительной машины; пришлось - иначе нельзя при программировании - указать все подробности: и какая из эмоций сильнее в каких обстоятельствах, и как складываются разные аффекты, и как влияют они на ход мысли - иногда опираясь на волю человека, а иногда, непосредственно управляя памятью и умозаключениями. Программе далее сообщили числа-показатели, свойственные человеку, больному параноей. И она, эта пачка перфокарт, введенная в компьютер, повела себя как подлинный параноик. Она ждала от окружающих только оскорблении, она испытывала жгучий стыд по поводу любой малости. В диалоге с врачом-психиатром она пыталась уйти от страшных эмоций, утверждая, иногда очень агрессивно, свою нормальность и ненормальность прочих людей, включая доктора. Она судорожно искала помощи у врача, пыталась разрядить эмоциональную грозу, но критичности в оценке своих суждений не проявляла; когда факты припирали ее к стене, программа истерично прерывала диалог.

Та же эмоциональная программа, настроенная на показатели здорового человека, вела себя в интервью с врачом совсем иначе. Ни следа упреков людям в злонамеренностн; самокритичность, но и уверенность в себе; естественный интерес к новому человеку - врачу, но полное отсутствие стыда - унижения и порождаемых им резких колебаний мысли.

Поведение эмоциональной программы крайне интересно наблюдать. Словно входишь внутрь процесса рождения мысли, сплетенной с чувством. Открываются тысячи нюансов, за которыми в экспериментах с людьми и не уследишь. Машина не человек, с ней можно обращаться бесцеремонно: остановить программу в любом месте и вновь пустить ее в работу, многократно прокрутить важный кусок, изменить показатели как заблагорассудится, вгоняя компьютерное существо то в бурную радость, то в беспросветное отчаяние, парализуя или мобилизуя его волю.

Удивительные картины открываются перед исследователями мысли и чувства, работающими с вычислительной машиной. Поразительные по яркости, но не обязательно соответствующие тому, что доподлинно происходит в человеке. Степень подлинности не зависит от мощности компьютера, она зависит от прозорливости психолога.

Психологическая теория эмоций разработана еще очень слабо; эмоциональная программа, о которой шла речь, передает только один из взглядов на эмоции, отражает уровень нашего понимания (или непонимания) аффектов, не более. Не зря Б. Ломов нацелил психологов на всемерное изучение эмоций. "Нужно проникновение в их детали, а не общие рассуждения", - говорил он на съезде психологов.

Б. Ломов руководит сейчас Институтом психологии Академии наук СССР. Можно было бы много писать о том, как преодолевал он неверие в силы психологии, как основал в Ленинградском университете передовую школу инженерных психологов, как способствовал поднятию авторитета своей науки, развитию психологического образования в стране, как создал нынешний академический институт, как сочетались во всей его работе таланты теоретика, экспериментатора и делового человека. Но лучше рассказать об одном непосредственном впечатлении.

Недавно я зашел в вычислительный центр Института психологии, где не был около года. За год произошли большие перемены. Появились новые компьютеры, машины последних образцов - мощные и удобные в обращении. Появились новые люди - хорошие программисты.

Самое главное, что появилось, - контакт, союз, дружба между психологами и вычислителями. Как поглядишь, и не отличить, кто тут человековед, а кто вычислитель. Вместе с Б. Ломовым наметили они план использования вычислительных машин в психологической работе, и теперь выполняют свой план. Здесь в две, а то и в три смены кипят дискуссии - человеческие (у доски с мелом в руке), машинные (в магнитной памяти и в процессорах) и человеко-машинные (у телетайпов и дисплеев).

Сторонники моделирования мышления не думают, естественно, что ЭВМ последний или лучший инструмент, который изобрел человек, штурмуя твердыню переработки информации. Будут выдуманы другие, более совершенные приборы - на смену галилеевской трубе пришли сейчас оптические супертелескопы и радиотелескопы. Они уверены в другом: вычислительная машина - мощный прибор, и от него надо взять все, что он может дать. Только на этом пути лежит и создание новых приборов, и понимание человеческого мышления. Но что мы все про психологов, да про психологов? Разве'Одни они интересуются тайнами мышления? Или только их допускают к вычислительной машине?

Конечно, нет! Наиболее короткая дорога к компьютеру у математика. Может быть, его попытка, его "подход к весу" окажется самым удачным?

Современные математики сильны в изобретении все новых и новых алгебр. Еще недавно мы думали, что алгебра одна - школьная; так в средневековье полагали наш земной шар единственным миром. Джордано Бруно провозгласил множественность миров, а современные математики - множественность алгебр.

Бог весть, сколько разных алгебр исследуют математики. Десять лет назад вышла в свет книга под титулом "Универсальные алгебры". Значит, даже универсальных несколько.

Р. Декарт в свое время не соглашался с именем "алгебра", навеянным Востоком; он предпочитал название "универсальная математика". Два слова вместо одного, а все равно удобнее, потому что ближе к истине. Р. Декарт требовал от "универсальной математики" объединения разнородных математических принципов во всеохватное исчисление, простое и естественно разумное. Современное дробление алгебр - тяжелый удар по картезианскому пониманию математики.

Хотя, с одной стороны, это дробление хорошо согласуется с мыслью Р. Декарта об "энумерации", то есть о составлении полных перечней,- исчерпывающих списков тех качеств, или вещей, или путей решения, которые связаны с проблемой.

Полный список нужен, чтобы не промахнуться, не потерять главное в погоне за пустяками. Развитие разнообразных алгебр приведет к более глубокому проникновению в алгебру вообще и, быть может, к возникновению "универсальной математики".

Р. Декарту казалось, что "универсальная математика" есть, она рядом, за порогом его лейденского дома. Он был не прав, и это очень печально для Искинта.

Искинту, конечно же, нужна единая, универсальная математика, во многих алгебрах для него нет истины. "Почтенный алгебраист! - обращается Искинт к математику. - Построй единую алгебру, молю тебя, придумай такую алгебру, чтобы не просто играла с символами, а работала со смыслами, преобразовывала, упрощала смыслы. Дай мне науку о сжатии и развертывании смыслов; эта наука необходима мне, как кислородная подушка! Помоги мне, глубокоуважаемый алгебраист!"

Автор решается обнародовать здесь свою мечту. Он надеется, что эту книжку прочтет тот самый "алгебраист", пока еще школьник или студент. И рассчитывает, что он поймет и полюбит Искинт настолько, что добудет для него математику смыслов. Автор верит, что математика смыслов приведет не только, к быстрому развитию искусственного разума, но и прольет ослепительный свет на проблемы психологии. Ради этой надежды написана повесть об Искинте.

Выходит, вся надежда на математиков и на компьютеры?

Против такого машиноцентризма возражают физиологи. "Мнение, будто машины смогут думать также, как человек, обнаруживает лишь непонимание процесса человеческого мышления", - без обиняков заявил недавно крупнейший физиолог У. Нейссер.

Быть может, физиологи внесут решающий вклад в понимание мышления? Может быть, нейронные ансамбли, изученные ими, послужат основой для создания совсем иных машин, и эти мозгоподобные машины исполнят гармоническую музыку мысли?

Двадцать лет назад мои вопросы незвучали бы столь осторожно; тогда Ф. Розенблат предложил свои заманчивые "персептроны", тогда газета "Нью-Иоркер" поместила статью об одном из "персептронов", назвав ее коротко и грозно - "Соперник".

Где он теперь, этот соперник человека? Отчего не отведено ему центральное место в нашей книге? Оттого, что не оправдал ожиданий - делал быстрые успехи, учился, предсказывал, а потом застопорился в почтительном отдалении от интеллекта.

В попытках понять одну из самых таинственных способностей человеческого мышления, способность к предсказанию, физиологи пошли другими путями. Спо-" собность к предсказанию тесно связана с тем, как человек накапливает опыт, как запоминает факты, как обобщает и преобразует их в своей памяти.

Герберт фон Ферстер, современный специалист в области биологического моделирования, придумал два небольших автомата - АЛЬФУ и ОМЕГУ; его воображаемые автоматы имели музыкальный слух. То, что в случилось дальше, ярко описал сам изобретатель, которому я передаю слово. "Как-то вечером я беру их с собой в концертный зал, где все мы слушаем в великолепном исполнении несколько "больших концертов" Торелли. Вернувшись домой, я прошу АЛЬФУ - нажимая соответствующие кнопки - сказать мне, что мы слушали. К моему удивлению, она отвечает на мой вопрос, проигрывая для меня концерты Торелли от начала до конца в том виде, как мы их слышали, не пропустив даже неприятного кашля того, кто сидел на два ряда сзади меня.

Я обращаюсь с тем же вопросом к ОМЕГЕ. Помолчав немного, она отвечает мне с сильным немецким акцентом: "Это были большие концерты итальянского композитора добаховского периода, возможно Корелли или Скарлатти".

Для не посвященного в тонкости создания автоматов ясно, что ОМЕГА не попала в точку. Она не только не угадала композитора - им был, как мы знаем, Торелли, - но и не могла воспроизвести ни звука.

Несмотря на эти недостатки, я уверен, что мы будем гораздо более поражены ответом ОМЕГИ, чем ответом прозаической АЛЬФЫ. И вот возникает вопрос: чем можно объяснить предпочтение, оказываемое нами ОМЕГЕ, учитывая очевидное ее несовершенство?"

Вопрос Г. Ферстера адресован и к вам, читатель: почему мы предпочитаем ОМЕГУ?

Видимо, потому, что она способна к глубокому обобщению. Она не механически запоминает музыку, а выделяет ее особенности, сопоставляет эти особенности со свойствами других известных ей музыкальных произведений, нащупывает черты музыкального стиля, а следовательно, имя композитора.

ОМЕГА производит свои преобразования быстро, успевает за музыкантами даже в неистовом скерцо. Обобщение совершается от прошлого к будущему; "прошлым" здесь является отзвучавшая часть мелодии, а "будущим" - имя композитора.

ОМЕГА занята индуктивным выводом. Она - и в этом изюминка ОМЕГИ - хранит в своей памяти не только прогноз, но и схему пути, по которому щла к обобщению(словами Г. Ферстера, она "удерживает вычислительные операторы").

Сохраняя схемы обобщений, ОМЕГА способна в любой момент восстановить по ним частности, вернуться к деталям, и это резко увеличивает ее индуктивную силу; ошибочный прогноз не остается в памяти монументом самому себе, а может быть исправлен: не Скарлат-ти и не Кореллн, тогда Торелли.

Что до АЛЬФЫ, то ее безошибочность никак не связана с мышлением, а только с качеством изготовления магнитофона.

Г. Ферстер выдумал АЛЬФУ и ОМЕГУ просто как забавные аллегории, чтобы намекнуть на смутные пока особенности индуктивного вывода. От этих буколических аллегорий до компьютерных программ - пропасть, и нам предстоит одолеть эту пропасть.

За прошедшие двадцать лет многого добились лингвисты. Может, они, давно полюбившие вычислительные машины и нашедшие с ними общий язык, решат дело?

Опять навряд ли. Лингвисты, к сожалению, чаете заменяют то, что происходит в мозгу человека, тем, что происходит у него во рту.

Тогда, может, инженеры? Они идут в страну Искинта по двум дорогам - верхней и нижней. По верхней дороге двигаются создатели ЛЮБОЗАРа и их последователи. В наши дни конструируется около десятка "решателей любых задач". Подобно Ф. Достоевскому, сказавшему о русских писателях "Все мы вышли из гоголевской "Шинели", путники с верхней дороги должны по справедливости объявить, что все они вышли из ЛЮБОЗАРа.

Трудна н опасна верхняя дорога. Чем более общим является метод решения, тем чаще он спотыкается на * особенных, присущих только данной задаче, камнях и I колдобинах. И все же многие мастерят универсала, . полиглота, всезнайку. Ладят его и в Швеции, и в нашей I стране, и в Англии.

Спустимся теперь па нижнюю дорогу. У инженеров, идущих по ней, меньше претензий. Они изобретают не вообще, а в частности, они делают узкий, практический, отраслевой Искинт.

Мы уже встречались со многими путниками с нижней дороги -- ДУНЯ их типичная представительница. У нее, заметим, кстати, есть итальянский брат ЛУИД-" ЖИ - мастер омлетов и спагетти, и американская сестра ИРА - очень деловая молодая женщина, у которой всегда туго со временем и которая составляет поэтому расписания личных встреч, занятий, прогулок, I свиданий. Позвольте добавить в пеструю дорожную компанию одного солидного мужчину. Его зовут Эвристический Дендрал.

Серьезные обстоятельства заставляют автора вывести эту скучную личность на страницы книги. Начнем с имени. Он - Дендрал, значит, тесно связан с деревьями, а автор явно неравнодушен к деревьям. Эвристический Дендрал сделан группой американских специалистов во главе с Э. Фейгенбаумом и занят очень существенной работой - молекулярной химией.

Короче говоря, Дендрал обнаруживает подлинный вид (пространственную структуру) молекул. Химики испытывают органическое вещество с помощью масс-спектрометра и сообщают Дендралу данные испытаний, добавляя к ним химическую формулу вещества. Дендрал в ответ рисует молекулу в пространстве (иногда 2-3 варианта молекулы).

Если вы, читатель, подобно автору, далеки от органической химии, то естественной вашей реакцией будут слова: "Только и всего?" Если же вы химик, то - автор проверял это иа нескольких химиках - вы удивитесь: "Не может быть!"

Дело в том, что Эвристический Дендрал выполняет очень квалифицированную научную работу и справляется с ней часто лучше опытных людей.

Ядро Дендрала - это умелец, способный построить самые разнообразные структуры, он больше архитектор, чем химик; из химии он черпает только валентности; в остальном он воздвигает симметричные, уравновешенные, прихотливые воздушные замки.

Эвристический Дендрал обладает всеми чертами, которые свойственны подлинным строителям воздушных замков. Он владеет богатым, я бы сказал, исчерпывающим, воображением - способен воспроизвести все конфигурации молекул. Он бесспорный энтузиаст - неустанно порождает все новые и новые "замки". Он бескорыстен, вся его корысть в хорошем результате. И, конечно, он простодушен: на химические закорючки - никакого внимания, знай себе ищет и находит красоту.

Воображение, энтузиазм, бескорыстие и простодушие отдали Дендралу его разработчики - люди. Сказав так, я сказал и правду и неправду. Ибо отдать можно только то, что имеешь, а в начале изобретения программы участники работы - химики - слабо разбирались в том, как они сами выявляют "внешность" молекул. В начале работы им нечего было отдавать. Они смутно ориентировались в молекулярном мире и, естественно, часто ошибались; ошибки, однако, проходили незамеченными, так как лучше их в этом деле никто не разбирался. Под прессом требований вычислительной машины химики усовершенствовали свой способ рассуждений, попросили помощи у топологов-математиков, и в итоге изобрели новый способ отыскания формы молекул.

Этот только что изобретенный способ был отдан Эвристическому Дендралу и стал стимулятором быстрого роста дерева гипотез.

После выращивания дерева настает время отсечения лишних ветвей; Дендрал исправно рубит ветки, используя эвристики масс-спектроскопии (эвристики тоже отданы Дендралу людьми-химиками, но здесь люди отдавали то, что имели изначала).

Вот как изобрели Эвристический Дендрал, и вот отчего он такой крупный специалист. Козьма Прутков давно заметил, что "специалист подобен флюсу - полнота его односторонняя".

В компании, путешествующей по нижней дороге, все специалисты. Низовики справедливо гордятся пользой, которую они приносят, работая по специальности, но, кроме того, надеются втайне, что их подход пригодится не только в частности, но и вообще, что они дадут еще сто очков форы надменным вояжерам с верхней дороги. "В практических делах, - рассуждают они, - накопится мало-помалу опыт, обозначатся лучшие приемы, соберется комплект инструментов, в деловом горне приемы и инструменты сплавятся воедино - и возникнет Практический Интеллект, не Логик-Теоретик, а Работник-Практик, толковый такой мужик, даром что железный". Инженеры Искинта - очень своеобразные инженеры. Нет у них ни цилиндров, ни швеллеров, ни тяг, ни валов, ни подшипников, ни смазки. Одни абстракции; бумажные полоски с дырочками - перфокарты - единственно реальная вещь.

Тем не менее инженеры Искинта - подлинные инженеры, и делают они обычную инженерную работу: строят интеллектуальные машины.

Внешне компьютер несколько лет остается неизменным - это БЭСМ-6 или ЕС-40. Но внутренне машина неузнаваемо меняется всякий раз, когда инженер интеллекта вводит в него свою колоду перфокарт. Американцы употребляют в вычислительном деле два коренных словечка: hardware и software; первое можно перевести как "скобяные товары", а второе - как "ветошь".

Сама вычислительная машина - твердый, неизменный скобяной товар, а ее программа - мягкая, послушная ветошь.

"Скобяные товары и ветошь" - гласила вывеска на старинных москательных магазинах; ту же вывеску уместно поместить у входа в современный вычислительный центр.

Любопытно, что соотношение "скобяных товаров" и "ветоши" все время меняется в пользу "ветоши". В наши дни на разработку металла вычислительных машин тратится 40 процентов усилий, а на разработку программ - 60. В ближайшие годы это неравенство усилится, достигнув 30 и 70 процентов соответственно.

Специалисты по Искинту - это ветошники. Обидно звучит? Вы предпочитаете возвышенные титулы? Тогда зовите их "артификальными интеллигентами". Для тех, кто протаскивает в русский язык слова вроде "интерфейс", "билистинг" и "резидентный монитор", для тех, кто меряет глубину науки англозвучащей белибердой терминов, для них "артификальные интеллигенты" - здорово закручено.

Мы предпочитаем говорить проще. Инженеры Искинта изготовляют, сортируют, укладывают и продают населению "ветошь" - более или менее разумные программы.

Они не ждут, пока возникнет общая теория машинного интеллекта, п напоминают этим инженеров, подаривших людям паровую и электрическую машины. Там возникали монстры, и здесь они появляются время от времени. Там кристаллизовались, конденсировались стоящие идеи, и здесь происходит то же самое.

Эмоции и индуктивный вывод - две неотложные заботы Искинта. А третья забота - гармония, соразмерность частей.

Что важнее для искусственного разума - знания или умения? Еще Демокрит говорил: "Дело не в полноте знаний, а в полноте разумения". Коли так, главное - приемы вывода, главное - эвристики.

С Демокритом, однако, решительно не был согласен наш соотечественник, великий педагог К. Ушинский, который писал: "Ум есть не что иное, как хорошо организованная система знаний". Получается, что главное внимание нужно уделять семантическим сетям, сценариям, планам.

Где же правда? Для Искинта поиски этой правды не любомудрие, а неотложная потребность. Мало знаний - впустую крутятся эвристики, много знаний - не сыщешь нужной подробности. Набираешься знаний - растешь, как снежный ком, не копишь знаний - кому ты нужен, "немогузнайка"?

И с приемами вывода та же карусель. Мало приемов - интеллектуальная немочь, много приемов - пресыщение: все-то можно решить, затруднение в выборе подходящего приема.

Гармония частей обязательна не только по оси "знания - умения", но и по оси "сознательное - подсознательное". Человек ясно осознает меньшую часть своей умственной работы, большая часть ее происходит в потемках подсознания, о пей мы, как правило, и не догадываемся. Например, много ли мы знаем об очистке нашей памяти от хлама, о том огромном процессе преобразования понятий, который происходит невидимо и неслышимо в нашем мозгу?

У изобретателей есть выражение "ежа под череп запустить"; это значит заинтересовать кого-то проблемой, внести беспокойство в его ум. Человек с "ежом под черепом" внешне не отличается от других людей: ходит на работу, обедает, читает газеты, а "еж" в его подсознании неустанно шевелится, ищет выход не из житейских затруднений, изобретает. Изобретатель спит, а "еж" не спит. И решение приходит, оно всплывает из подсознания в сознание неожиданно, внезапно, как озаренне.

Часть интеллектуальной работы Искинта тоже хорошо бы поручить его подсознанию. Подсознание, "еж" неспокойный, станет решать внутренние проблемы Искинта: выявлять сходства и различия, устанавливать новые связи, находить правила.

Если не удается разгрызть сложную проблему на сознательном уровне, Искинт погрузит ее в свое подсознание. Там, в невидимом граде Китеже, непокорная проблема преобразится.

Стройте больше машин, инженеры интеллекта! Испытывайте их! Отдавайте в промышленность! Не беда, если принцип машины неполный - он и такой может принести практическую пользу. Чем больше машин, тем больше возможностей для сравнения, для выбора, для совершенствования конструкции.

А общие законы? Что ж, теоретики их отыщут рано или поздно. Появится в Искинте и свой Сади Карно и свой Джеймс Максвелл. Ритмичный ход или пробуксовывание мысли действующих машин послужит отправным пунктом для их теорий.

Непривычно, что интеллектуальная машина не громыхает балансиром, не искрит в коллекторе, а тихо себе лежит стопкой перфокарт. Ничего, она еще себя покажет! Она еще изменит и жизнь, и обычаи людей! Полные энтузиазма и веры в будущее, инженеры говорят: "Дайте нам только средства, и наши машины превзойдут разумом человека столь же легко, как раньше они превзошли его физические силы!"

Не шапкозакидательство ли их речи? Психологи сомневаются, математики собираются, физиологи, лингвисты и философы оглядываются, а эти - инженеры Искинта - смело берутся за дело. Да кто они, в конце концов, такие, откуда взялись, как осмелились?

А они обыкновенные и простые. Обыкновенные кибернетики и простые математики, обыкновенные психологи и простые физиологи, обыкновенные лингвисты и простые философы. Они обыкновенные и простые, но объединенные в одну команду.

В научно-исследовательском институте нет такого подразделения - команда; там есть группы, лаборатории, отделы. Однако слово "команда" точнее и глубже передает смысл нового единства, своеобразного научного сплава, который возникает при творческой разработке систем Искинта.

Люди разных, резко отличающихся друг от друга специальностей работают вместе, сопоставляя свои знания, стыкуя знания, обмениваясь знаниями. Они пытаются понять точки зрения друг друга и навести мосты от одной точки зрения к другой. Они восстанавливают единство, разорванное специализацией.

Природа не делится на факультеты, как университет, природа едина. И мышление едино. Команда возрождает единство, не теряя глубины понимания отдельных граней человеческой мысли.

Это изнурительная и радостная работа. Она преобразует не только дело, но и самих людей. Команда превращается в своеобразный организм, который имеет общие идеалы и общее дыхание, который ведет коллективную игру, гибко меняя стратегию и тактику, часто перестраиваясь на ходу, который силен неожиданными проходами защитников к воротам и надежными действиями нападающих в защите.

Самых разнообразных специалистов, сыгравшихся в одной команде, верящих в своего капитана и в его замысел, неустанно идущих по верхней или нижней дороге, мы называем инженерами Искинта.

Как, по-вашему, стал бы работать в команде инженеров Искинта Р. Декарт? Всю жизнь он избегал суеты, стремился к уединенной работе. Но, смею предположить, взаимодействие в научной команде оказалось бы для него несравненно лучше одиночества.

По праву "генератора идей" Р. Декарт занял бы место капитана команды. Дружеская, открытая для резких дискуссий и мягких увещеваний обстановка в команде стимулировала бы и мысль и чувства ученого.

Акушеры нового

Р. Декарт не очень много читал - он предпочитал беседы; командные книгочии приносили бы ему свой книжный улов, отбросив, конечно, мелочь, выбрав только достойные факты.

Р. Декарт любил производить опыты; в команде обычно идет сразу несколько экспериментов - и с людьми и с машинами. Декарт мог бы внести в каждый из них дух непримиримого стремления к истине.

Р. Декарт рвался к конструированию машин; в команде для этого открывается широкий простор: хочешь - делай Искинт на больших интегральных схемах, хочешь - на вихрях тонкой материи.

Р. Декарт часто до полудня лежал или сидел в постели, обдумывая свои идеи. Команда не нарушила бы его привычек; режим работы у членов команды свободный, важно лишь быть пунктуальным в договоренных встречах да поспевать в запланированное время в вычислительный центр. Он скорее всего выбрал бы вечерние часы - в машинном зале малолюдно, можно вволю повозиться с программой, основанной на "Правилах для руководства ума".

У Р. Декарта, утверждают благожелательные современники, был нелегкий, въедливый характер. Капитан с таким характером - возможно ли?

Прежде чем ответить на этот вопрос, задайте себе другой: вы, вы лично пошли бы в команду с Р. Декартом? Что для вас главное - покладистость капитана или могучий свет разума? К какой дружбе в команде вы стремитесь - на почве взаимных послаблений или на основе взаимной требовательности?

Если вы выбираете разум и требовательность, то вы выбираете капитаном Р. Декарта, и это отличный выбор: с друзьями он был непринужден, остроумен, весел, ясен.

Сегодняшний Искппт еще младенец. Но его ожидает большое будущее. Думаю, что 1978 год для Искинта подобен 1938 году для ядерной физики. Еще в силе запреты на цепную реакцию, по все больше фактов, подтверждающих ее возможность. Масса добытых сведений растет. Вот-вот она превысит критическую массу. Вот-вот котелок начнет варить.

Конечно, это не произойдет само собой. Для этого люди, работающие в области Искинта, обязаны отдать ему лучшие свои качества - озарение, интуицию, талант.