От автора

И вдруг сверхсрочная командировка: напишите о кибернетике на комбинате...

И я поехал знакомиться с автоматизацией на предприятии.

Завод поразил меня. Он стоял гигантский и величественный, подняв к небу огромные колонны и стремительные клинки своих труб. Над трубами, которые, как мне казалось, упирались в облака, полоскались в небе русые дымы, и были они словно непокорный чуб великана на ветру. Гигант был напряжен и, казалось, дрожал от внутренней, клокотавшей в нем силы. Совсем неожиданно знакомый образ промелькнул в моей голове:

"А ведь гигант очень похож на могучего Лаокоона, опутанного змеями".

Да, действительно вся заводская территория была оплетена трубопроводами. Они связали просторные цехи, пересекли заводские проезды, протянулись к глухо вздыхающему зданию компрессорной.

Алексей Акимов - молодой инженер - совершает со мной экскурсию по заводской территории.

- И всё это за четыре года,- говорит он, заметно гордясь "своим" комбинатом.- Вы понимаете? За четыре года мы сделали больше, чем за четверть века существования завода. А наша бригада монтажников - того же Прокопенко или Ивана Ковалькова... Вот это были ребята! На головокружительной высоте прокладывали они трубы. Мы их так и называли асами монтажа. А сколько таких ребят на комбинате!..

Мы входим в цех. Построенное, как эллинг для самолета, помещение поражает воображение сдержанной тишиной и отсутствием людей. Два человека сидят перед трепещущими стрелками приборов. И все. А где-то там, в недрах стальных резервуаров, в устремленных в небо словно ракеты, колоннах реакторов, происходят вулканические по своему размаху реакции. Высокие температуры, огромные давления.

Словно расплавленная магма, движутся по трубопроводам растворы. Они смешиваются, вступают в реакции и снова выпадают, как снег, как хлопок, на дно охлажденных резервуаров.

- Вы удивляетесь, что тут мало людей? - со сдержанной улыбкой говорит Акимов.- У нас везде так. Химия... Два парня в цехе, а продукции нарабатывают за добрую тысячу.

- Это и называется - высокая производительность труда?

- А как же иначе? Мы же химики! Не зря нас, химиков, называют людьми профессии будущего.

...Мы в здании компрессорной. Сливаясь в полуразмытый круг, беззвучно вращаются маховики компрессоров.

- Здесь получают жидкий воздух,- поясняет Акимов.- И как вы думаете, для чего? Из него делают хлеб. Не верите? Могу рассказать, как это делается.

Выступал у нас недавно приезжий цирк. Народу набралось во Дворце культуры - не пробьешься. Выходит на сцену веселый молодой человек, фокусник, и начинает такое показывать - глазам своим не веришь. То у него из воздуха на ладонь шарик падает, то колода карт, то зажженная папироса. После спектакля ребята окружили артиста и спрашивают: "Как это вы из воздуха зажженную папиросу достаете?" Тот объясняет... А ребята ему: "Мы хлеб из воздуха делать научились - выходит, а вот зажженные папиросы пока что не получаются".

Теперь уже артист удивляется,- с увлечением продолжает рассказывать Акимов.- "Как это хлеб из воздуха?"

Они ему объясняют:

"Дело в том, что компрессорный цех - это только часть огромного производства азотных удобрений. В свое время азот называли мертвым газом, а он, оказывается, как раз самый что ни на есть живой. Сжимают воздух, разделяют его на кислород и азот. И пускают азот в производство".

Это же Прянишников сказал: "Если бы не вода, азот самый могущественный",- продолжает увлеченно рассказывать Акимов.- Мы из него аммиачные удобрения делаем - аммиачную селитру и аммиачную воду. Вот почему и говорим: "Хлеб из воздуха". Ведь удобрения на полях - первое дело.

Однако мы с вами заболтались,- забеспокоился Акимов.- Вас, вероятно, больше всего заинтересует Центральный пост управления? Сегодня кибернетика пошла в ход почище химии.

Мы входим в просторное помещение, освещенное врывающимися в окна косыми колоннами солнечных лучей и длинными полосами ламп дневного света под потолком.

Так вот он, Центральный пост, ради которого я приехал сюда! Действительно, он производит ошеломляющее впечатление. Вдоль стен стоят серо-стального цвета металлические ящики. Эти своеобразные кирпичики заполнены электроникой. Из таких глыб в давние времена складывали крепостную стену, а сегодня складывают умную кибернетическую машину. Возле магнитофонов возятся монтажники. Людей не очень много - пунктов магнитной записи гораздо больше. Да в этом и нет ничего удивительного. Здесь, на тонкой коричневой ленте, крохотными магнитными всплесками записаны десятки команд. Они сверяются с показателями кибернетической машины, поступающими со всех концов комбината, из различных его цехов. Температура, давление, химический состав сырья и продукта, влажность - все это по проводам в виде электрических показателей притекает сюда, в сердце электронной машины. А она, словно обдумав и взвесив все, дает необходимые команды цехам, управляя сложнейшим производством всего комбината.

Да, я согласен с теми, кто убежден, что автоматическому управлению в первую очередь поддаются химические предприятия. Ведь здесь очень мало людей в цехах. И, вероятно, их совсем может и не быть, если тонкие нервы проводов передают из цехов в Центральный пост ритмичное дыхание жизни всего завода. И обратно - если пост берет на себя команду всем предприятием.

- Мы скоро заканчиваем монтаж Центрального поста,- поясняет Николай Иванович Авдюшин - уже не молодой инженер, аккуратно выбритый, в модном, безукоризненно отглаженном костюме. Он здесь самый старший. Он кандидат наук, инженер-кибернетик.

- Пожалуй, еще с месяц провозимся...- вступает в разговор широкоплечий, черноволосый парень в ковбойке, напоминающий красно-коричневым загаром вождя краснокожих. Это Петя Кузовкин - спортсмен и заводила.

- А тебе все не терпится! - перебивает его Нина Охотникова, тоненькая девушка, подстриженная под мальчишку.- Тебе бы только в футбол гонять!- Она поворачивается к нам: - Он у нас больше о мяче думает, чем о работе.

- Разве так можно, Нина?! - сопротивляется Кузовкин.- Тебе еще и поверят...

Молчит только Коля Трошин. Трудные у него дела: монтаж математической машины затягивается, а на носу зачеты в вечернем институте. Он оброс, глаза красные - видно, парень не высыпается.

Вот, пожалуй, и все, кто занят монтажом кибернетической установки.

Я с интересом приглядываюсь к этим ребятам, привычно и ловко орудующим в электронных внутренностях ящиков-кирпичей, забитых всевозможными приборами. Невольно прислушиваюсь и к их разговору. Видимо, он начался давно. Я улавливаю только клочки беседы. Мне хочется записать их в блокнот, но профессиональная привычка журналиста останавливает меня: никогда не делай записи на глазах у тех, кто говорит.

- Я догадываюсь, откуда прислали эту умницу,- говорит Петя Кузовкин, орудуя паяльником.- Из Киева. Говорят, там наша машина работала, в вычислительном центре. Это не что-нибудь - машина-энциклопедист!

- Я вот тоже хочу знать как можно больше,- говорит Нина.- Хоть всю жизнь учись - все тебе мало...

- Всю жизнь,- грустновато соглашается Коля Трошин.- Только вот жить хочется побольше. Хочется дожить до коммунизма - и чтобы молодым оставаться.

- Ишь чего захотел,- бормочет Кузовкин.

- А по-моему, ребята, вы заблуждаетесь,- говорит Николай Иванович.- Насколько я знаю, машина прибыла к нам совсем не из Киева, а, возможно, с одной из станций наведения космических кораблей.

- Это же просто фантастика,- бойко констатирует Кузовкин.

- А почему бы и нет?

- Быть не может!..- удивляются все.

- Ой, как интересно! Неужели она знает, как Гагарин выходил на орбиту? - волнуется Нина.- Невозможно поверить... Неужели она слышала, как билось его сердце, как он дышал там, в космосе?

Предположение Николая Ивановича вызывает бурную реакцию. Каждый хочет сказать свое слово. Вдруг серо-стальные кирпичи электронной машины приобретают для всех нас неожиданное значение.

- Ну что ж, пускай она теперь поработает на Большую химию,- говорит Коля Трошин.- Раз машина такая умная, уж мы как-нибудь обучим ее и нашему делу.

- Да, но ей будет у нас скучно без романтики. Космические корабли - и вдруг химический завод,- вздыхает Нина.

- Почему - без романтики?- перебивает ее Николай Иванович.- Мне кажется, машина у нас как раз на своем месте.

Но на этом разговор не закончился. Коля Трошин - парень дотошный, и я благодарен ему, что он затронул тему, которая давно и настойчиво волновала меня.

- Вот я, Николай Иванович, все один вопрос обдумываю,- высказал свое заветное Коля, на мгновение отрываясь от работы и размахивая паяльником, как регулировщик на перекрестке.- Еще раньше неандертальца, говорят, жил на свете обезьяночеловек. У Энгельса так и написано: "Когда обезьяночеловек впервые взял в руки орудие..." Я не знаю, что это было - палка или камень,- но только взял он в руки орудие и стал очеловечиваться. Труд заставил его развиваться по-новому. Потом человек приручил огонь, начал использовать пар, изобрел электричество и добрался до электроники, атомной энергии, до космоса. И вот химией, вроде нас, занялся. Это всё верно. Но всегда человек стремился облегчить свой физический труд. А мы с вами чем заняты? - И Коля указал паяльником на серо-стальные кирпичи машины.- Что мы с вами, облегчаем физический труд? Как бы не так! Наша машина умная. Она стала орудием не наших рук, а нашего разума...

Николай Трошин обвел своих товарищей - монтажников - серьезным и встревоженным взглядом.

- Кто знает, может быть, сегодня мы начинаем новую эволюцию? Как вы думаете, Николай Иванович? Палка - рычаг для мускулов. Кибернетическая машина - рычаг для мысли, для нашего мозга...

Николай Иванович Авдюшин с интересом слушал Колю Трошина. Затем он улыбнулся своим мыслям и подчеркнуто небрежно ответил:

- Кто его знает? Поживем - увидим.

- А что же тогда с нами станет после такой эволюции? - растерянно спросил Кузовкин.

Я задержался на Центральном посту управления. В широкие окна заглядывала темнота. Еще более четко разрезали потолок яркие линии люминофоров. Не знаю, что заставило меня подойти к машине. Вряд ли это было простое любопытство. Я нажал на клавишу управления, хотя отлично понимал, что делать этого не следует. Почти инстинктивно опустился палец на пластинку клавиши.

...И вдруг я окаменел. Машина заговорила. Кибернетическая машина говорила спокойно, почти бесстрастно, каким-то чужим, металлическим голосом.

Не ручаюсь, что я точно записал этот неожиданный разговор, восстановленный по памяти. Я слишком растерялся, чтобы записать его даже тогда, когда вернулся в гостиницу. Только на следующее утро попытался я восстановить в памяти наш разговор с машиной. Но разговор этот имел решающее значение для написания книги.

С этого вечера я ежедневно беседовал с машиной, встречаясь с нею с глазу на глаз. Наши разговоры с каждым днем волновали меня все больше и больше. Мой электронный собеседник был умным и опытным спорщиком. Часами я просиживал в библиотеке, торопливо листая страницы журналов и книг, в поисках ответов на вопросы, которые ставила передо мной машина. Ей хорошо. На ее стороне электрическая память и чудесная программа, заложенная целым институтом. А мне каково? Вы сами понимаете, что в таком разговоре я должен быть во всеоружии. Ведь я говорил с машиной не только от своего собственного имени, но и от имени Человека, спорившего с Машиной. Вот почему из десятка книг и статей, просмотренных мною за день, у меня вырастали страницы записей - своеобразные конспекты на ту или иную тему.