Синтаксис любви

Синтаксис любви

Синтаксический символизм

Вот уже на протяжении нескольких глав мы беседуем о содержательности языковой формы, находим в ней все новые и новые аспекты, убеждаемся в том, что этот "потаенный" семантический аспект играет весьма существенную роль в жизни и действии языка.

Мы рассмотрели содержательность отдельных звуков речи, фоносемантику слов и даже текстов. Здесь все уже неплохо отработано, этим знаниям обучен компьютер, он и сам помогает их развивать и даже решает практические задачи на основе освоенной информации.

Но вправе ли мы считать, что изучены уже все грани семантики, что содержательность языковых форм, например, не имеет больше никаких аспектов? Едва ли. Формы эти многообразны, и язык, пожалуй, не допустит такой роскоши, чтобы иметь бессодержательные, "пустые" формы. Он устроен очень экономно, старается использовать любую возможность распорядиться своими ресурсами оптимальным образом. Содержательность формы дает возможность теми же средствами передавать дополнительную информацию, от чего язык наверняка не откажется.

А компьютеру такое особенно выгодно: чем больше информации можно получить о содержании через анализ формы, тем "смышленее" компьютер, потому что работа с формой для него не проблема, тогда как в содержании ему чаще всего разобраться очень и очень трудно. Так что не будем стоять на месте, будем искать все новые аспекты содержательности языковой формы, чтобы глубже постичь устройство и действие языка и передать добытые знания компьютеру.

Пусть на нашем пути еще не все будет так точно и определенно, чтобы немедленно писать компьютерные программы. Пусть пока будет больше гипотез, чем решений. Что же, находит тот, кто ищет.

И если до сих пор мы беседовали в основном об уже готовых, работающих компьютерных программах, то дальше начинается "зона поиска". Здесь речь пойдет о том, каким еще семантическим явлениям языка можно было обучить компьютер и как для этого такие явления обнаружить и описать.

Мы вступаем в полностью неизвестную читателю область знаний, поэтому от него, читателя, потребуется и внимание, и труд, и соучастие: будет изложена гипотеза, в которой много вопросов и мало ответов, и читатель сможет сам искать подтверждение или опровержение высказанным суждениям. Все дальнейшие диалоги с компьютером тоже гипотетичны, порой даже научно-фантастичны. Сейчас еще нет программ, которые позволили бы компьютеру вести такие диалоги. Но, может быть, подобные программы как раз и построит кто-либо из сегодняшних читателей книги.

А начиналось все так.

Море выбросило на балтийский пляж некоторую хитрую конструкцию из двух деревянных кружков. Хитрость заключалась в непонятном способе соединения деталей. Вертя находку так и сяк, я задумался над тем, какими способами вообще можно скрепить два таких кружка, и стал рисовать подходящие конструкции на чистом янтарном песке пляжа. А моя маленькая дочь помогала мне: с визгом носилась по чертежам, не давая мне заклиниться на обнаруженных вариантах и побуждая к поискам новых решений.

В результате совместного творчества обнаружилось, что принципиально различных способов соединения кружков не так уж много.

Можно выпилить один кружок полумесяцем и приклеить его торцом ко второму. Можно у того и другого кружка отпилить по равному сегменту и склеить встык по месту отпилов. Наконец, можно частично наложить кружки один на другой и сбить или склеить их по месту пересечения. Все три способа предполагают наиболее тесное, непосредственное соединение кружков. Без дополнительных деталей больше, кажется, ничего не придумаешь.

А если использовать дополнительные средства, то можно сбить или склеить кружки с помощью палочки-перемычки. Соединение будет менее тесным, кружки уже не контактируют непосредственно, они отделены один от другого перемычкой, но в то же время скреплены жестко и прочно.

Используя веревочку, можно соединить кружки довольно слабой связью, но все же это будет связь. Веревочку можно набросить на кружки как велосипедную цепь либо вперехлест. В последнем случае зависимость кружков будет такая же, как и при зубчатой передаче: велосипедная цепь крутит колеса в одну сторону, а шкив вперехлест или зубчатая передача - в разные.

Вот, пожалуй, и все способы принципиально различных соединений. Любые другие соединения кружков в одной плоскости - лишь вариации перечисленных.

Раздумывая над этим обстоятельством, я предположил, что и в языке соединение простых предложений в составе сложного может, видимо, осуществляться тоже только такими способами. Конечно, язык не рисунки на песке. Потрудиться пришлось основательно. Но, исследуя текст за текстом, я находил все те же способы соединения частей сложных предложений. И в процессе этой работы неожиданно обнаружил вот что.

Соединения кружков и предложений могут быть равноправными и неравноправными. Например, в том случае, когда мы одип кружок выпилили полумесяцем, а другой оставили целым, соединение явно неравноправное: один кружок не пострадал, остался полным и самостоятельным, а от другого сохранилась только часть, он утратил свою самостоятельность, стал лишь ущербной добавкой целого кружка. А вот когда мы ни один кружок не пилили, а просто склеили их, наложив частями друг на друга, соединение получилось равноправным: ни тот, ни другой кружок не пострадал, не утратил своей цельности и самостоятельности.

Сходные процессы наблюдаются при объединении простых предложений в сложное. Может оказаться так, что одно из объединяемых предложений остается полным, а второе ломается, от него в состав сложного целого входит лишь часть, лишь обломок. Объединение, разумеется, неравноправное. А в другом случае оба простых предложения остаются полными и входят в состав сложного как равноправные части.

Тут я с удивлением стал замечать, что "неравноправные" конструкции чаще всего и употребляются в тех текстах, где описываются неравноправные, негармоничные отношения между людьми: зависимость одного человека от другого, подчинение одного другому, неразделенная, безответная любовь... А "равноправные" конструкции чаще обнаруживаются в текстах с описанием равноправных, гармоничных отношений: дружба, взаимная любовь, счастье, сбывшиеся мечты.

Постепенно выстроилась довольно четкая система типов синтаксических конструкций и выражаемых ими отношений.

И все же я долго не мог во все это поверить и никак не решался опубликовать полученные результаты. Все казалось, что слишком увлекаюсь этой немыслимой идеей и вижу закономерности там, где их нет. Действительно, не странно ли утверждать, что писатель, описывая безответную любовь, начинает чаще употреблять "неравноправные" синтаксические конструкции, о которых он и слыхом не слыхал? А когда описывает взаимную любовь, то переходит на "равноправные" конструкции, о которых тоже ровным счетом ничего не знает?

Но, с другой стороны, о содержательности звуков речи или об их окраске поэты тоже ничего не знают и тем не менее используют, как мы видели, эти свойства звуков весьма активно и удивительно точно. А если есть фонетический символизм, то почему бы не быть и синтаксическому символизму? Почему бы и синтаксической форме не быть содержательной? Если все подтвердится, то для компьютера это будет бесценная находка, не говоря уж о важности обнаруженного явления для изучения языка.

Цель стоила усилий, и я продолжал набирать материал, пока наконец не убедился: что-то в этом синтаксическом символизме есть. Если даже и не все так четко и бесспорно, как мне кажется, то какие-то тенденции явно прослеживаются. И постепенно все более определенно выстраивалась любопытная картина, к рассмотрению которой мы и перейдем.

Строение предложения тоже представляет собою аспект языковой формы, хотя и несколько иной, чем, например, фонетическая форма (звучание) того же предложения. В устройстве предложения, в его конструкции, его структуре главное не элементы, а отношения между ними. Поэтому содержательность синтаксической формы - это содержательность не элементов (как в фоносемантике), а отношений между элементами синтаксической конструкции. Сами эти отношения без участия других сторон предложения (слов, звуков) могут, видимо, символизировать, как бы изображать отношения между людьми, создавая особого рода поддержку, аккомпанемент основному понятийному и экспрессивному содержанию предложения и целого текста.

Разумеется, отношения реально возникают в предложении лишь между словами и словосочетаниями, но если постараться как-то выделить сам тип отношений, то можно абстрагироваться, отвлечься от лексической плоти предложения, сосредоточив внимание лишь на его "скелете". Как в алгебре. В арифметической записи 2 + 3 = 5 одинаково важны и элементы (числа), и отношения между ними (знаки действий). Но можно выделить из этой записи лишь тип отношений и написать а + b = с. И это не будет отрывом формы от содержания. Напротив, форма записи стала хотя и менее конкретной, но более содержательной, так как описывает теперь множество сходных конкретных содержаний. Ведь а - какое угодно число, так же как и Ь, но суть в том, что соединение а и b дает с. Можно сказать, что запись символизирует отношение соединения, так же как а - b = с символизирует отношение разъединения.

Любопытно, что два указанных типа отношений небезразличны для нас. Почему-то людям больше нравится первый тип отношений, чем второй, что нашло свое отражение и в языке. Если говорят: Плюсы проекта заключаются в следующем, то это означает "хорошие" для нас аспекты проекта. А если говорят: У проекта слишком много минусов - значит, он плох. То же самое положительное и отрицательное решение, положительные и отрицательные эмоции и т. п. Иначе говоря, абстрактная алгебраическая запись отношений может, оказывается, символизировать человеческие отношения, оценки, предпочтения. А как же иначе? Ведь и сами эти алгебраические абстракции не придуманы человеком, они лишь отражают те отношения, которые наблюдаются между предметами в реальной действительности.

Что же тогда говорить о языке? Может ли его структура быть безотносительной к структуре тех представлений об отношениях, наблюдаемых в реальной действительности, которые складываются в сознании носителей языка? Едва ли. Скорее наоборот: отношения элементов языка будут строиться в соответствии с наблюдаемыми в реальной действительности и осознанными человеком отношениями. Конечно, не прямые соответствия, не копии, а сложно переработанные отражения реальной действительности следует искать в языке.

Вот и в предложении слова, словосочетания, отдельные части вступают в некоторые отношения - равноправия, подчинения, взаимной зависимости, односторонней зависимости, несовместимости и т. д. Возможно ли, чтобы смысл, символика таких отношений приобретали собственную содержательность, то есть улавливались бы подсознанием говорящих и каким-то образом соотносились с основным содержанием текста? А почему бы и нет? Это дало бы языку еще одну дополнительную возможность плотнее слить форму с содержанием, полнее и глубже выразить оттенки явного и скрытого смысла.

Пожалуй, нагляднее всего символика синтаксических отношений, которую можно назвать синтаксическим символизмом (или синтсимволизмом), проявляется в устройстве сложных и особенно сложноподчиненных предложений, когда в сложных конструкциях четко выделяются отдельные, относительно самостоятельные части, а тип отношений между ними явно обозначен семантикой скрепляющих части элементов-скреп (союзов, союзных слов). Синтсимволизм - тоже ореольный аспект семантики, но это ореол не слова, а предложения и даже целого текста.

Можно было бы сразу перейти к рассмотрению синтаксической символики, если бы существовали классификации сложных предложений, четко подразделяющие и описывающие различные типы отношений внутри синтаксических конструкций. К сожалению, таких классификаций нет. А те, что есть, хоть и многочисленны, но схоластичны, то есть построены ради самих себя и ни на что другое не годятся, кроме их изучения (с непонятными целями) в школе и вузе.

Поэтому нам пришлось строить свою классификацию сложных предложений, отдав тем самым дань необъяснимой страсти языковедов к построению разного рода классификаций. Нас, может быть, отчасти извиняет только то, что типы сложных конструкций нужны нам не сами по себе, а только и исключительно для того, чтобы выявить их синтаксическую символику и через нее - соотношения синтаксической формы с содержанием текста.

В связи с такой направленностью устремлений нас интересуют в сложных конструкциях лишь логико-структурные отношения между их частями и ничего больше. А отношения эти мы собираемся описывать следующим образом.

В составе сложного предложения могут существовать такие части, которые способны функционировать самостоятельно, отдельно от сложного целого, а также такие, которые отдельно, вне сложного предложения, употребляться не могут, потому что они не закончены, не завершены. Например, в предложении Я знаю, что он вчера уехал две части, соединенные скрепой что. Одна часть может функционировать самостоятельно в качестве отдельного предложения: Он вчера уехал. Но другая часть (я знаю...) сама по себе существовать не может, а только в составе сложного целого.

Поскольку мы начали "от Адама" (с построения первоначальной классификации), то в наших иллюстрациях синтаксических конструкций в дальнейшем будут действовать Адам и Ева. Кстати, отношения между ними проследить легче всего, поскольку никто третий их отношениям не мешал. Поэтому и обозначения введем такие: самостоятельные части - А и Е, зависимые части - а и е.

Рассматривать будем в основном (но не только) сложноподчиненные предложения, так как логико-структурная связь частей в них более определенна и наглядна.

Всего в нашей классификации оказалось 9 типов таких конструкций, которые мы и рассмотрим по порядку, каждую в отдельности.

Конструкция безответной любви

В конструкциях этого типа одна часть самостоятельна, а другая зависима и лишь дополняет основную. Логическую модель отношений между частями конструкции можно изобразить в виде формулы математической логики:

а (Е), что читается так: а является атрибутом Е.

Пример: Известно, что Адам любит Еву.

Проверкой того, что предложения принадлежат именно к данному типу конструкций, может служить специальный прием преобразования или трансформации, при котором меняется структура предложения, но его основной смысл остается тем же. Другими словами, образуется как бы синтаксический синоним к исходному предложению:

Адам, кап известно, любит Еву.

При трансформации зависимая часть (известно) как бы вдвигается внутрь самостоятельной части, и из сложного предложения образуется простое. Проведенное преобразование конструкции наглядно свидетельствует о том, что именно часть Адам любит Еву самостоятельна, а часть известно - зависимая: ведь простое предложение образовалось лишь за счет части Адам любит Еву.

Для нас-то и так понятно, какая часть самостоятельна, а какая зависима. Но компьютеру все это придется разжевывать очень основательно. Как видим, в синтаксисе форма настолько тесно сплавлена, слита с содержанием, что и при выявлении типов форм с необходимостью приходится обращаться к содержательным критериям. А это весьма и весьма усложняет работу с компьютером. Как ему объяснить, что значит самостоятельное или зависимое предложение? По каким признакам он будет отыскивать их в реальном сложном предложении, в реальном тексте? Пока на такие вопросы нет однозначных ответов. Единственная надежда на то, что логические формулы с указанием структурных трансформаций, довольно четко и формализованно описывающие логико-структурные отношения частей внутри конструкций, помогут со временем обучить компьютер и этим премудростям.

Итак, в окончательном виде логико-структурная формула конструкций первого типа такова:

Если вспомнить наши манипуляции с деревянными кругами, то для большей наглядности конструкцию можно изобразить графически, как на рисунке.

Конструкция безответной любви

Один из кружков полный, законченный, другой ущербный и присоединен к первому. При трансформации ущербный кружок вдвигается внутрь полного (что показано стрелкой) и как бы перестает существовать - на виду остается только законченный кружок. На рисунке хорошо виден дисгармоничный характер конструкции, поскольку между частями нет равноправия.

Все это была подготовительная работа: нужно было четко выделить, а также поточнее описать саму конструкцию. Теперь займемся главным и наиболее интересным - выявим символику конструкции и проследим за ее функционированием в речи.

Одна часть конструкции, а именно Е, может существовать самостоятельно и нисколько не нуждается в а, тогда как а без Е никуда, существует только при Е. Это явно однонаправленная связь, которая наблюдается в отношениях господства и зависимости, командования и подчинения, неразделенной любви. Стало быть, такова и символика конструкции - символика дисгармонии, господства и зависимости, неразделенного чувства, безответной любви.

Заметьте, что в предложении говорится о чувствах Адама по отношению к Еве, но ничего не сказано о том, любит ли Ева Адама. Возможно, она к нему совершенно безразлична. Такая трактовка, сознаемся, несколько вольна: хорошо известно, что именно Адам проявлял к Еве непростительное равнодушие и самостоятельно не мог додуматься до любви. Спасибо, Ева оказалась более рассторопной. Но не будем ставить женщину в неловкое положение, подчеркивая это обстоятельство в своих примерах, пусть уж лучше от неразделенной любви страдает Адам.

Из всех перечисленных нами однонаправленных дисгармоничных жизненных отношений между людьми наиболее выраженное, несомненно, неразделенная любовь. А в каких текстах ярче всего описывается это чувство? Ну, конечно, в художественной литературе. И коли уж искать проявления синтсимволизма в текстах, то прежде всего именно в художественных, лирических, особенно в поэтических.

Можно рассуждать так: если в текстах о неразделенной любви будут чаще, чем в других текстах, встречаться описанные предложения, значит, символика конструкций улавливается художниками слова и используется как изобразительное художественное средство для повышения общей выразительности, воздейственности произведения. Причем не обязательно требовать, чтобы устанавливалось соответствие между символикой конструкции и содержанием того же самого предложения, общая гармония между синтаксисом и семантикой может устанавливаться на протяжении всего текста или достаточно крупного его отрывка. Как же проверить правильность этих рассуждений? Если просто сказать, что такие-то конструкции имеют такую-то символику, это будет крайне неубедительно. Наиболее наглядна демонстрация функционирования синтсимволизма в художественных текстах. И даже тогда трудно поверить в поразительно точное интуитивное использование писателями такого, казалось бы, неощутимого аспекта семантики. Но тут уж, как говорится, факты перед глазами. Так что придется нам заняться анализом текстов.

Как только речь зашла об изображении неразделенной любви в художественной литературе, многим, наверное, сразу вспомнился "Гранатовый браслет" А. Куприна. И неудивительно: эта повесть - несомненный шедевр разработки темы. Любовь Желткова не только не разделена и абсолютно безнадежна, но и не претендует на ответное чувство. Он полностью посвятил и подчинил свою жизнь этой любви, в то время как Вера Николаевна даже не была с ним знакома. Лучшей иллюстрации к символике "безответных" конструкций просто не найти.

Просмотрите внимательно синтаксис тех отрывков из повести, где непосредственно описываются чувства Желткова по отношению к Вере Николаевне, и вы сразу заметите большое число конструкций безответной любви. Свою любовь Желтков мог изъяснять только в письмах - они-то и насыщены такими конструкциями. И записка, вложенная в футляр с гранатовым браслетом, и особенно последнее, предсмертное письмо. Оно с начала и до конца построено в основном на конструкциях этого типа. Открывают письмо подряд три таких предложения:

Я не виноват, Вера Николаевна, что богу было угодно послать мне, как громадное счастье, любовь к Вам. Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей - для меня вся жизнь заключается только в Вас. Я теперь чувствую, что каким-то неудобным клином врезался в Вашу жизнь.

Можно подумать, что эти строки специально написаны для иллюстрации символики конструкций: здесь и описание самостоятельности одного из элементов отношений, и зависимости другого, и неразделенная любовь.

Далее по тексту письма конструкции безответной любви продолжают встречаться с явно завышенной частотой:

Подумайте, что мне нужно было делать? Воображаю, какое он впечатление произвел на Ваших гостей... Все-таки думаю и даже уверен, что Вы обо мне вспомните... Я знаю, что Вы очень музыкальны. Я не знаю, как мне кончить письмо.

Случайно ли в тексте короткого письма столько раз повторяется конструкция именно с той символикой, которая так полно соответствует выраженному в письме содержанию? Едва ли. А может быть, здесь проявились закономерности эпистолярного стиля? Может, все письма тяготеют к такой синтаксической форме?

Но вот же рядом, сразу после письма, князь Шеин описывает Вере чувства Желткова:

...Я скажу, что он любил тебя... Мне кажется, что я присутствую при громадном страдании, от которого люди умирают, и даже почти понял, что передо мною мертвый человек. Понимаешь, Вера, я не знал, как себя держать, что мне делать...

Узнаете? Почти все сложноподчиненные предложения именно этого типа! Нет, дело не в эпистолярном стиле, а в необыкновенном художественном чувстве языка, которое продиктовало писателю выбор нужных конструкций.

Хотя действительно, образцы поэтической лирики о неразделенной любви встречаются чаще всего в письмах, что, пожалуй, вполне объяснимо: безответно влюбленный, как правило, лишен возможности непосредственно рассказать об охвативших его чувствах предмету своей любви, так как предмет к нему безразличен и не желает его замечать и слушать; несчастному остается только письмо. Как, например, в случае с влюбленным Онегиным. Татьяна избегала его, и тому ничего не оставалось, как выразить свои чувства в письме. Представьте себе - оно тоже построено в основном на "безответных" конструкциях.

Так, предложение, в котором Онегин особенно образно описывает муки неразделенной любви, включает подряд несколько таких конструкций:

Когда б вы знали, как ужасно 
Томиться жаждою любви, 
Пылать - и разумом всечасно 
Смирять волнение в крови; 
Желать обнять у вас колени 
И, зарыдав, у ваших ног 
Излить мольбы, признанья, пени...

Часто предложения этой символики в тексте письма несколько видоизменены: в них скрепа (союз что) заменена двоеточием. Но суть их устройства и символики не меняется, а пожалуй, даже наоборот, выражается еще ярче и определеннее, поскольку несамостоятельность зависимой части становится еще заметнее:

Я думал: вольность и покой 
Замена счастью. Боже мой! 
Как я ошибся, как наказан.

Боюсь: в мольбе моей смиренной 
Увидит ваш суровый взор 
Затеи хитрости презренной - 
И слышу гневный ваш укор.

Показательно, что эмоционально очень напряженные строки письма (их отмечал В. Маяковский как блестящий образец пушкинской лирики) оформлены с двукратным использованием рассматриваемой модели - в начале предложения и в конце его:

Я знаю: век уж мой измерен; 
Но чтоб продлилась жизнь моя, 
Я утром должен быть уверен, 
Что с вами днем увижусь я...

Характерно, что в приведенных строках встречается еще и наиболее дисгармоничная конструкция трагедии, катастрофы - А но Е, а также предложение хотя и гармоничного строения, но в данном случае способствующее скорее выражению желания гармонии, чем констатирующее ее - чтобы было А,.нужно Е (об этих конструкциях будет сказано ниже).

В тексте онегинского письма встречаются "безответные" предложения и с еще большими изменениями структуры: иногда не только убирается скрепа, но и в зависимую часть вводится указательное или определительное местоимение, в результате чего она получает видимость самостоятельности. Именно такими предложениями начинается и заканчивается письмо:

Предвижу все: вас оскорбит 
Печальной тайны объясненье.

Все решено: я в вашей воле 
И предаюсь моей судьбе.

Что это предложение той же самой конструкции, легко проверить с помощью трансформаций: Вас оскорбит, предвижу, печальной тайны объясненъе; Я в вашей воле и предаюсь, решено, моей судьбе.

Обратите внимание на интересный момент: оба письма-и Желткова, и Онегина - начинаются конструкциями безответной любви и заканчиваются ими же. Кроме того, с помощью именно таких предложений оформлены как раз те фрагменты обоих писем, где символика конструкций особенно подходящая, особенно нужна, где она наиболее полно соответствует общему содержанию текстов. Какая уж тут случайность! Даже и говорить о ней не приходится.

И все же еще несколько подтверждений.

В письме Татьяны к Онегину изъяснительных предложений меньше, но все-таки и здесь их много:

Поверьте: моего стыда 
Вы не узнали б никогда...

Я знаю, ты мне послан богом, 
До гроба ты хранитель мой...

Вообрази: я здесь одна, 
Никто меня не понимает...

Интересно, что в первых же строках письма употреблено простое предложение, которое можно считать как бы результатом трансформации хорошо знакомой нам конструкции:

Теперь, я знаю, в вашей воле 
Меня презреньем наказать.

Здесь символика безответной любви как будто бы неявна, запрятана в преобразованную конструкцию. Догадку подтверждает обратная трансформация простого предложения в сложноподчиненное: Я знаю, что теперь в вашей воле меня презреньем наказать. Хорошо видно, что полученное предложение имеет знакомую нам дисгармоничную конструкцию безответной любви. Не так ли?

Получается, что в письме Татьяны дисгармония предложений как бы скрыта, приглушена. Это и понятно: ведь Татьяна еще не знала о безответности своей любви. Несколько забегая вперед, отметим, что в письме много других дисгармоничных конструкций, причем часто повторяются "конструкции несовместимости" - А или Е, а также "конструкции катастрофы" А но Е. Синтаксисом текста Пушкин как бы намекает читателю на дальнейшее развитие событий, выстраивает в его подсознании необходимый эмоциональный фон.

Примеров использования дисгармоничных конструкций с символикой безответной любви, символикой неразделенного чувства можно привести множество. Но еще только одна яркая иллюстрация. Стихотворение С. Есенина "Письмо к женщине". С первых его строк почти все сложные предложения имеют именно такую конструкцию, и четыре начальных его строфы целиком построены на них:

Вы помните,
Вы все, конечно, помните.
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.

Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел -
Катиться дальше, вниз.

Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был, как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым седоком.

Не знали вы,
Что я в оплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму -
Куда несет нас рок событий.

И опять, как во всех предыдущих примерах, наблюдается несомненное соответствие между синтсимволикой и содержанием. Дисгармония конструкций подчеркивает не только "однонаправленность" любви (Любимая! Меня вы не любили), но и социальную дисгармонию, в которой оказалась мятущаяся душа поэта (С того и мучаюсь, что не пойму, куда несет нас рок событий).

Если вы прочитаете все стихотворение, то увидите, что оно разделено отточием на две части. И вы, конечно, заметите, что как только поэт говорит об установившейся социальной гармонии между ним и новым обществом, так дисгармоничные конструкции исчезают:

Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.

Я стал не тем, 
Кем был тогда.

За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.

Но вот снова возникает мотив разрыва с любимой (но не любившей его) женщиной, и тут же вновь появляются конструкции с нужной символикой:

Я знаю: вы не та -
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.

Видимо, нет нужды пояснять, что вовсе не обязательно, как только в тексте появляются "безответные" конструкции, так там нужно искать описание неразделенной любви или каких-либо других односторонне направленных отношений. Если бы это было так, то компьютер всегда по форме синтаксических конструкций "угадывал" бы общее содержание и эмоциональную тональность текстов. Но такого, понятно, быть не может. Связь синтсимволизма с другими аспектами семантики текста не жесткая, не фиксированная и не прямолинейная. Это лишь тенденция, предпочтение, склонность, которые далеко не всегда будут реализованы в конкретных условиях. Не нужно также забывать, что синтсим-волизм может быть использован писателями как дополнительное, но отнюдь не обязательное изобразительно-выразительное средство. Так, в литературных произведениях наверняка можно найти описания безответной любви, выполненные без употребления изъяснительных конструкций. С другой стороны, и у Пушкина, и у Куприна, и у Есенина эти предложения употребляются и там, где нет речи вообще ни о каких дисгармоничных отношениях между людьми. Только дело в том, что в других текстах или, скажем, в письмах этих писателей изъяснительные конструкции встречаются отнюдь не столь концентрированно, как в приведенных выше отрывках, а самое главное - безотносительно к общему смысловому и эмоциональному содержанию текста.

Именно удивительная точность соответствий, полнота гармонии символики синтаксических форм и содержания текстов не в одном-двух, а во многих случаях и дает основание считать, что синтсимволизм существует и выполняет определенную роль в языковой семантике.

Конструкция взаимной любви

Вторую конструкцию можно назвать объединительной, потому что в ее составе ни одна из частей не самостоятельна, они взаимозависимы и существуют лишь в объединении одна с другой:

а (е) ∧ е (а) - а является атрибутом е, и е является атрибутом а.

Придется нам на некоторое время расстаться с Адамом и Евой, потому что в предложениях такого типа лица, как правило, заменяются указательными местоимениями:

Впрочем, ничто не мешает нам считать, что речь здесь идет именно об Адаме.

Как видим, ни первая (счастлив тот...), ни вторая (...кто любит и любим) части предложения не могут существовать друг без друга, они составляют единое целое только вместе.

Тесная связь и взаимная зависимость частей проявляются в том, что при трансформации сложного предложения в простое две части как бы сливаются, и в образовании простого предложения в равной мере принимают участие обе части сложного: Счастлив любящий и любимый.

Формула трансформации и рисунок, ее интерпретирующий, могут быть такими:

Счастлив тот, кто любит и любим

При трансформации оба кружка как бы вдвигаются один в другой, и из двух неполных кружков получается один полный.

Символика конструкции - гармония единства, объединения, слияния. Они должны чаще встречаться в художественных произведениях, изображающих сильные гармоничные эмоции, связанные со страстным взаимным стремлением к любви, дружбе, радости, счастью.

Очень наглядно проявляется такая содержательность конструкций в "Алых парусах" А. Грина. В тексте произведения объединительные предложения встречаются примерно 1-2 раза на 50 сложных (то есть около 3 процентов). Но во фрагментах, описывающих любовь Грея и его финальную встречу с Ассоль, их число резко возрастает. Так, в седьмой главе начальный монолог Грея, в котором он говорит Пантену о своей любви к Ассоль, содержит всего около 40 сложных конструкций и из них 4 - объединительные.

Я делаю то, что существует как старинное представление о прекрасно-несбыточном и что, по существу, так же сбыточно и возможно, как загородная прогулка. Он сжато передал моряку то, о чем мы хорошо знаем... Я прихожу к той, которая ждет и может ждать только меня... Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками.

В наибольшей степени (почти в 6 раз по сравнению с общим "синтаксическим фоном" произведения) возрастает число таких конструкций в заключительном фрагменте, в сцене встречи Грея с Ассоль, где на 35 сложных конструкций употреблено 6 объединительных, то есть более 17 процентов.

Среди них стоял тот, кого, как ей показалось теперь, она знала... От волнения, движения облаков и волн, блеска воды и дали девушка почти не могла уже различать, что движется: она, корабль или лодка... Много на свете слов на разных языках и разных наречиях, но всеми ими, даже и отдаленно, не передашь того, что сказали они в день этот друг другу...

Любопытно, что заканчивается эта сцена конструкцией того же типа:

И пусть счастлива будет та, которую лучшим грузом я назову, лучшим призом "Секрета"!

По приведенным примерам можно судить о том, что предложения объединительной конструкции могут быть довольно разнообразными - с пропущенными указательными местоимениями, с различными скрепами (то - что; той - которая; в том - чтобы; тот - кого и др.). Поэтому для проверки принадлежности предложения именно к такой конструкции нужно использовать трансформацию.

Объединительные предложения довольно редки в текстах, и потому нагнетение их там, где их символика соответствует содержанию текста, особенно значимо. Например, в известном монологе лермонтовского Демона:

Я тот, которому внимала 
Ты в полуночной тишине, 
Чья мысль душе твоей шептала, 
Чью грусть ты смутно отгадала, 
Чей образ видела во сне. 
Я тот, чей взор надежду губит, 
Я тот, кого никто не любит...

Пусть вас не смущает откровение Демона, высказанное в последних строчках отрывка: оно относится отнюдь не к его отношениям с Тамарой, так что конструкции "разделенной любви" соответствуют общему содержанию поэмы.

Довольно употребительны объединительные конструкции в поэзии В. Высоцкого, где они часто символизируют стремление к единению, общечеловеческой любви, а также любви к женщине:

День-деньской я с тобой, за тобой - 
Будто только одна забота, 
Будто выследил главное что-то - 
То, что снимет тоску как рукой.

Или в "Балладе о Любви":

Только чувству, словно кораблю, 
Долго оставаться на плаву, 
Прежде чем узнать, что "я люблю" - 
То же, что "дышу" или "живу".

Синтаксическая форма объединительных конструкций уравновешена, гармонична, а также выпукла, заметна и потому выразительна. К тому же, как говорилось, они малочастотны, а значит, высокоинформативны. Все эти свойства конструкции привели к тому, что на ее основе строятся пословицы, поговорки, крылатые выражения. И вот что характерно - особенно хорошо запоминаются, активно бытуют в нашей речи именно те крылатые выражения, в которых выражено гармоничное содержание, соответствующее гармоничной форме конструкций.

Широко известны пушкинские строки

Блажен, кто смолоду был молод, 
Блажен, кто вовремя созрел.

Нужно сказать, что вся эта строфа целиком построена на одной объединительной конструкции, и Пушкин тонко "обыграл" ее символику. Казалось бы, первые две строчки дают положительную оценку той "гармоничной" личности, которая описывается в них. Но вот продолжение строфы:

Кто постепенно жизни холод 
С летами вытерпеть умел; 
Кто странным снам не предавался, 
Кто черни светской не чуждался, 
Кто в двадцать лет был франт иль хват, 
А в тридцать выгодно женат; 
Кто в пятьдесят освободился 
От частных и других долгов, 
Кто славы, денег и чинов 
Спокойно в очередь добился, 
О ком твердили целый век: 
NN прекрасный человек.

Постепенно к концу строфы выясняется, что это не пушкинское, а обывательское представление о жизненном благополучии, чем и создается эффект "обманутого ожидания": читатель-то думал, что оценки поэта серьезны, а на поверку оказывается, что они саркастичны. Но все же в строфе описан "благополучный", "гармоничный" жизненный путь, только не с точки зрения поэта, а с точки зрения обывателя.

Странно, что первые строки этой издевательской в общем-то строфы приобрели теперь в качестве крылатых выражений безусловно положительный смысл. Не помогла ли этому еще и символика их синтаксической формы?

В нашей речи много и других крылатых выражений подобной символики. Например, уже трудно отграничить творчество поэта от творчества народа в строчках

Кто весел, тот смеется, 
Кто хочет, тот добьется, 
Кто ищет, тот всегда найдет.

Думается, что конструкции взаимной любви компьютеру будет легче обнаружить в текстах, чем любые другие, поскольку их строение более выражено и довольно единообразно. Опорными элементами поиска могут служить характерные парные скрепы. Но, конечно, это лишь самые общие соображения по компьютеризации столь сложного синтсимволического материала - конкретные пути и решения еще ждут своих первопроходцев.

Переходная конструкция

В структуре этой конструкции одна из частей обязательно самостоятельна, а вторая может быть и самостоятельной и зависимой. Но характерной особенностью конструкции является то, что в составе одной из частей существует элемент, обладающий одновременно двумя признаками:

Адам с удовольствием съел яблоко, которое ему предложила Ева.

Элемент этой конструкции - слово яблоко - принадлежит одновременно двум частям, имеет как бы два признака: первый - его с удовольствием съел Адам, второй - его предложила Ева. Части конструкции как бы входят одна в другую, пересекаются, имея общую часть пересечения (обозначим ее символом b), что отражает логическая формула:

а (b) ∧ е (b) - а и е являются атрибутами b.

В качестве проверочного синтаксического преобразования здесь можно применить вращение частей вокруг общего элемента и скрепы, что изображено на иллюстрации.

Переходная конструкция

Пример трансформации:

Ева предложила Адаму яблоко, которое тот с удовольствием съел.

В этой конструкции, по сравнению с двумя предыдущими, связь частей ослабляется, и намечается тенденция к их обособлению. Но разделения еще не произошло, о чем говорит возможность преобразования некоторых предложений в простое, причем характерно, что ядро простого предложения образуется за счет одной из частей:

Адам съел яблоко, предложенное ему Евой.

Как видим, строение конструкции носит двойственный характер: с одной стороны, оно гармонично, так как элементы конструкции уравновешены относительно общей части пересечения (что доказывается возможностью их взаимозамены); с другой стороны - дисгармонично, поскольку одна часть может быть самостоятельной, а другая зависимой.

Поэтому символику этой конструкции выявить сложнее, чем двух предыдущих. К тому же предложения такого типа очень употребительны, а потому и малоинформативны. Скорее всего конструкция имеет переходную между двумя предыдущими символику и может усиливать содержательность то одной, то другой из них. И в любом случае ее содержательность будет более широкой и менее яркой и определенной.

Для изучения синтсимволизма нужны статистические обследования текстов очень большого объема, что вручную выполнить сложно. Но есть надежда на компьютер: если он научится разбираться в семантическом синтаксисе, то поможет человеку в обработке материала. И тогда можно будет уточнить символику различных конструкций и обнаружить в ней новые аспекты.

Символика полной гармонии

В этом типе конструкций между событиями А и Е устанавливается сходство, симметрия, так что такие предложения логично назвать симметричными.

Их формула:

Пример:

Адам любит Еву так же, как Ева любит Адама.

Без пояснений понятно, что здесь гармония - полнее уж и представить нельзя. Трансформация вращения еще раз об этом говорит:

Адам любит Еву так же, как Ева любит Адама ←→ Ева любит Адама так же, как Адам любит Еву.

Формула преобразования и графическое изображение o конструкции:

Два полных кружка (Адам любит Еву; Ева любит Адама) накрепко соединены планкой и вращаются вокруг неподвижной оси-скрепы (так же, как).

Символика конструкций - полная гармония, но не гармония страсти и слияния, как в объединительных, а гармония соответствия, равновесия, равноправия. Эти предложения очень употребительны в художественных произведениях, где они часто встречаются в описаниях природы, ими подчеркиваются чувства светлого любования, восхищения, взаимной любви.

Например, описание природы в стихотворении А. Пушкина "Редеет облаков летучая гряда":

Я помню твой восход, знакомое светило, 
Над мирною страной, где все для сердца мило, 
Где стройны тополи в долинах вознеслись, 
Где дремлет нежный мирт и темный кипарис, 
И сладостно шумят полуденные волны, 
Там некогда в горах, сердечной думы полный, 
Над морем я влачил задумчивую лень, 
Когда на хижины сходила ночи тень - 
И дева юная во мгле тебя искала 
И именем своим подругам называла.

Вы легко обнаружите такие предложения в описаниях природы, выполненных различными писателями. Учтите только, что сравнение событий в симметричных конструкциях может вестись по разным параметрам - по месту, времени, образу действия, по различным качествам описываемых предметов и явлений. Соответственно скрепы будут встречаться разные: там - где; тогда - когда; так - как; такой - какой и т. д.

Здесь же мы приведем лишь несколько особенно выразительных примеров описания с помощью этих конструкций чувств и отношений между людьми.

Вот первое стихотворение цикла "Кармен" А. Блока. Весь его текст Блок выделил курсивом, подчеркнув особую значимость стихотворения, задающего тон всему циклу:

Как океан меняет цвет, 
Когда в нагроможденной туче 
Вдруг полыхнет мигнувший свет,- 
Так сердце под грозой певучей 
Меняет строй, боясь вздохнуть, 
И кровь бросается в ланиты, 
И слезы счастья душат грудь 
Перед явленьем Карменситы.

Вы, конечно, сразу увидели, что текст стихотворения, описывающий чувство восхищения, представляет собою одно предложение, построенное на синтаксических конструкциях симметричного типа.

В повести А. Куприна "Суламифь" описания любви Соломона и Суламифи, их восторженные речи, обращенные друг к другу, наполнены конструкциями полной гармонии и в явно выраженном виде, и в виде сравнительных оборотов, которые можно считать синтаксическим преобразованием полных симметричных предложений. Приведем только некоторые иллюстрации особенно наглядного и разнообразного использования синтаксической символики в этом произведении.

 Сердце мое затрепетало и раскрылось навстречу тебе, как раскрывается цветок во время летней ночи от южного ветра. 

 Я нашел тебя, подобно тому как водолаз в Персидском заливе наполняет множество корзин пустыми раковинами и малоценными жемчужинами, прежде чем достанет с морского дна перл, достойный царской короны. 

 Жадно внимала ему Суламифь, и когда он замолкал, тогда среди тишины ночи смыкались их губы. 

 Ты стройна, точно кобылица в колеснице фараоновой.

В последнем предложении странное для нас, но обычное для древних, особенно на Востоке, сравнение женщины с кобылицей можно рассматривать как "свернутую" симметричную конструкцию:

Ты стройна так же, как стройна кобылица.

Конструкции полной гармонии обладают хорошо выраженной и вполне определенной символикой, которой непременно нужно бы обучить компьютер. Только сделать это будет нелегко - очень уж изменчивы и разнообразны синтаксические оформления предложений такой конструкции. И человеку-то отыскивать их в тексте непросто, а справится ли когда-нибудь с этой работой компьютер, трудно пока сказать.

Конструкция неравноценности

При сравнении событий А и Е в этих конструкциях обнаруживается неравенство, несходство, неравноценность событий:

Адам любит Еву больше, чем Ева любит Адама.

При трансформации меняются местами не только части предложения, но и первый элемент скрепы (больше) заменяется на антоним (меньше).

Ева любит Адама меньше, чем Адам любит Еву.

Формула, трансформация и графическое изображение:

Символика конструкции не особенно ярка. Хотя между частями и отмечается несходство, оно не катастрофично. Трагедии нет: Ева все-таки любит Адама, пусть и меньше, чем он ее. Слабая дисгармония частей создает символику, уместную при описании негармоничных отрицательных эмоций умеренного напряжения. Предложения этого типа редко встречаются в художественных произведениях и в основном не создают самостоятельного рисунка синтаксической содержательности, добавляя к общей картине лишь дополнительные оттенки.

Конструкция умеренной дисгармонии

В результате сравнения событий А и Е между ними не устанавливается ни сходства, ни неравенства, а лишь констатируется различие событий в каком-либо отношении:

Адам любит Еву, а Ева любит яблоки.

В предложении ничего не сказано о том, любит ли Ева Адама, возможно, она любит и его, и яблоки. Хотя оттенок противопоставления и, следовательно, дисгармонии все же есть, что становится явным при трансформации:

Адам любит не яблоки, а Ева любит не Адама.

Нечеткость структуры и символики приводит к довольно запутанной формуле и не особенно показательному графическому изображению конструкции, поэтому не будем их приводить. Но все же отметим, что такие предложения могут усиливать символику других конструкций с более ярко выраженной дисгармонией частей.

Например, в цитированном выше фрагменте из "Письма к женщине" С. Есенина наряду с дисгармоничными "безответными", употреблена и конструкция умеренной дисгармонии, подчеркивающая разрыв отношений:

...Что вам пора за дело приниматься, 
А мой удел - 
Катиться дальше вниз.

В письмах Татьяны к Онегину и Онегина к Татьяне предложения этого типа также усиливают символику других дисгармоничных конструкций.

Символика мудрого чувства

Пример конструкции с такой символикой:

Если Адам любит Еву, то и Ева любит Адама.

Преобразование очевидное:

Если Адам не любит Еву, то и Ева не любит Адама.

Формула, трансформация и схема:

Иллюстрацией отношений такого типа может служить цепная передача велосипеда: если одно колесо крутится в какую-либо сторону, то и другое крутится в ту же сторону.

Части предложения могут скрепляться разными скрепами: если - то, потому что, каков - таков и..., когда (в значении если) - тогда и др.

Четкие логические отношения между частями создают символику, хорошо выраженную в следующих строчках А. Тарковского:

И если ты уйдешь 
И я за тобой не пойду, как слепой, 
То это будет ложь.

Можно сказать, что такие конструкции способствуют выражению гармоничных эмоций рационального плана. Это предложения "осознанного чувства".

У И. Анненского есть стихотворение "Среди миров", как будто специально написанное для иллюстрации символики конструкций мудрого чувства. Это попытка рационального, логического объяснения своих переживаний. Но интересно, что художественный эффект возникает не в результате соответствия синтсимволизма явному, находящемуся на поверхности содержанию, а как противопоставление символики намеренно выделенных, подчеркнутых повторениями синтаксических конструкций глубинному, полуосознанному смыслу: любовь логически необъяснима.

Среди миров, мерцания светил 
Одной звезды я повторяю имя... 
Не потому, чтоб я Ее любил, 
А потому, что я томлюсь с другими. 

И если мне сомненье тяжело, 
Я у Нее одной молю ответа, 
Не потому, что от Нее светло, 
А потому, что с Ней не надо света.

Рисунок синтаксической символики этого текста насыщен и сложен. В нем есть и слабо выраженные дисгармоничные конструкции, вплетающие свои ноты в общую синтсимволическую ткань, однако господствуют здесь все же конструкции мудрого чувства.

Прекрасный пример использования такой символики - стихотворение М. Лермонтова "Когда волнуется желтеющая нива...". Это произведение о гармоничном слиянии души человека с природой все построено на одном причинном предложении: когда возникает ряд определенных условий, как следствие приходит просветленное постижение счастья, смысла бытия.

Когда волнуется желтеющая нива 
И свежий лес шумит при звуке ветерка, 
И прячется в саду малиновая слива 
Под тенью сладостной зеленого листка; 

Когда росой обрызганный душистой 
Румяным вечером иль утра в час златой, 
Из-под куста мне ландыш серебристый 
Приветливо кивает головой; 

Когда студеный ключ играет по оврагу 
И, погружая мысль в какой-то смутный сон, 
Лепечет мне таинственную сагу 
Про мирный край, откуда мчится он, - 

Тогда смиряется души моей тревога, 
Тогда расходятся морщины на челе, - 
И счастье я могу постигнуть на земле, 
И в небесах я вижу бога...

Может показаться, что, увлекшись находками удивительных соответствий синтаксической формы предложений содержанию текстов, наблюдая проявление и действие вновь обнаруженного семантического явления - синтсимволизма, мы как-то отошли от языково-компьютерных проблем. Но это не так. Синтсимволизм интересует нас не сам по себе. Наша конечная цель - имитировать и этот аспект общей семантики текста на компьютере.

Еще немного терпения, читатель: нам необходимо рассмотреть весь перечень конструкций и все оттенки содержательности их синтаксической формы, иначе мы не сможем приступить к полноценному анализу синтаксической содержательности текстов. Примерно так же, как если бы мы вознамерились читать, не зная всех букв.

А для компьютерного моделирования синтсимволизма анализ текстов необходим: ведь компьютерная программа - это не только то, как программировать, но и то, что программировать. В этой главе мы как раз и занимаемся тем, что готовим языковой материал (ч т о программировать) к его компьютерной реализации в будущем, когда появятся счастливые идеи о том, как это программировать.

Так что продолжим.

Символика несовместимости

Эта символика выражается предложениями, в которых описываются несовместимые события: если происходит одно из них, то не происходит другое; происходит или одно, или другое; происходит то одно, то другое и т. п.

Или Адам любит Еву, или Ева любит Адама. ←→

Если Адам любит Еву, то Ева не любит Адама, а если Адам не любит Еву, то Ева любит Адама.

Формула конструкции, трансформация и схема:

На схеме с передачей "вперехлест" (или с зубчатой передачей) хорошо видна несовместимость, а следовательно, дисгармоничность конструкции; если одно колесо крутится в какую-либо сторону, то другое - непременно в обратную.

Ясно, что символика конструкций - дисгармония чувств, явлений, событий. Предложения такого типа должны усиливать отрицательные эмоции: смятение, печаль, уныние. Так оно и есть. Примеров тому множество. Хотя конструкции не особенно употребительны, но, как правило, их скопление обнаруживается там, где их символика соответствует общей тональности текста.

Весьма показательная иллюстрация - стихотворение М. Лермонтова "Тучи". Поэт буквально перечисляет отрицательные явления и эмоции, которые может символизировать конструкция несовместимости, и это перечисление оформлено предложениями и оборотами именно такой символики:

Кто же вас гонит: судьбы ли решение? 
Зависть ли тайная? Злоба ль открытая? 
Или на вас тяготит преступление? 
Или друзей клевета ядовитая?

М. Лермонтов вообще очень точно использует символику конструкций разлада, будто выводя их скрытую содержательность на уровень явной понятийной семантики, как, например, в реплике Арбенина из драмы "Маскарад":

Сначала все хотел, потом все презирал я, 
То сам себя не понимал я, 
То мир меня не понимал.

А вот как А. Пушкин поддерживает конструкциями несовместимости мрачный юмор стихотворения "Дорожные жалобы":

Иль чума меня подцепит, 
Иль мороз окостенит, 
Иль мне в лоб шлагбаум влепит 
Непроворный инвалид. 

Иль в лесу под нож злодею 
Попадуся в стороне, 
Иль со скуки околею 
Где-нибудь в карантине.

Конструкция катастрофы

Очень часто конструкции несовместимости употребляются в художественных текстах вместе с другими, последними в нашем перечне - наиболее дисгармоничными конструкциями, в которых констатируется нарушение обычных причинно-следственных отношений.

Чтобы было яснее, о чем идет речь, приведем сначала графическую иллюстрацию таких отношений:

Это порванная велосипедная цепь - одно колесо крутится, и второе должно бы крутиться, но произошла авария, катастрофа, связь порвана, разрушена и больше не действует.

Те же отношения между частями наблюдаются и в предложении:

Хотя Адам любит Еву, Ева не любит Адама.

Обратите внимание на все предыдущие дисгармоничные предложения. Ева в них тоже подозревалась в равнодушии к Адаму, но нигде об этом не было сказано прямо, так что у Адама все же оставалась надежда. Здесь же все рухнуло, трагедия явна и необратима.

Разрушительный характер конструкции проявляется и в том, что ее нельзя преобразовать, нельзя синтаксически трансформировать. Можно сказать:

Адам любит Еву, но Ева не любит Адама,

однако это будет та же самая конструкция, только с другой скрепой (но). Так что, как ни меняй колеса, проку не будет - нужно чинить цепь.

Казалось бы, логическое описание таких конструкций невозможно - ведь здесь как раз логика-то и нарушена. Но у математической логики есть инструменты и для описания нелогичности. Это кванторы, которые обозначаются "перевернутыми" (нелогичными) символами, например d - квантор большинства, ∃ - квантор существования. С их помощью получается такая формула конструкции:

Читается эта запись так: для большинства A из A следует Е, но существует и такое А, что из А следует не = Е.

Конструкции очень частотны в речи, но в то же время и весьма информативны в том смысле, что писатели широко используют ярко выраженную содержательность их синтаксической формы, порожденную резкой дисгармонией частей, разладом, распадом связи между ними. Символика предложений способствует выражению глубоких трагических переживаний, возникающих в тяжелых и катастрофических обстоятельствах.

Как уже было отмечено, дисгармоничные конструкции двух последних типов несовместимости и катастрофы зачастую употребляются вместе. Так, тема смерти, развиваемая А. Пушкиным в стихотворении "Брожу ли я вдоль улиц шумных", сопровождается синтаксическим оформлением, состоящим в основном из этих типов предложений. Сначала это многочисленные конструкции несовместимости, исключительно точно соответствующие своей символикой содержанию:

Брожу ли я вдоль улиц шумных, 
Вхожу ль во многолюдный храм, 
Сижу ль меж юношей безумных, 
Я предаюсь своим мечтам. 

И где мне смерть пошлет судьбина? 
В бою ли, в странствии, в волнах? 
Или соседняя долина 
Мой примет охладелый прах?

А затем - четко построенная конструкция катастрофы, сопровождающая мрачные образы смерти:

И хоть бесчувственному толу 
Равно повсюду истлевать, 
Но ближе к милому пределу 
Мне все б хотелось почивать.

Наблюдая за функционированием синтсимволизма, можно было бы, кажется, привыкнуть к тому, что талант писателя точно подсказывает ему выбор нужной конструкции. И все же снова и снова поражаешься глубокому соответствию формы и содержания, когда, заранее зная содержание какого-либо фрагмента произведения, находишь этот фрагмент и обнаруживаешь именно те конструкции, которые искал для иллюстрации использования их символики.

К примеру, каков самый трагический момент романа "Евгений Онегин"? Несомненно, убийство на дуэли Ленского. А нет ли в описании дуэли нужной нам конструкции? Открываем роман, находим описание момента убийства - и пожалуйста:

И Ленский, жмуря левый глаз, 
Стал также целить - но как раз 
Онегин выстрелил...

Сколько изобразительных приемов, основанных на использовании содержательности языковой формы, применил поэт всего в нескольких строчках! Содержательность звучания, созданная словами как раз, звучащими здесь как выстрел; содержательность ритма, подчеркнутая "бегущей строкой" - переносом единого произносительного целого, когда после слов как раз наступает "непредусмотренная" пауза, подчеркивающая резкое, "оборванное" звучание этих слов; наконец, содержательность синтаксической формы, порожденная употреблением конструкции катастрофы, которую мы и искали.

Очень употребительны конструкции катастрофы в творчестве М. Лермонтова. И опять-таки: особенное их скопление наблюдается в наиболее трагических произведениях, а внутри их - в самых трагических фрагментах.

Весь синтаксис поэмы "Мцыри" пронизан такими конструкциями, и частота их заметно возрастает в экспрессивно наиболее напряженных сценах, например, таких, как схватка с барсом:

И первый бешеный скачок 
Мне страшной смертию грозил... 
Но я его предупредил.

Он застонал, как человек, 
И опрокинулся. Но вновь, 
Хотя лила из раны кровь 
Густой, широкою волной, 
Бой закипел, смертельный бой!

Ко мне он кинулся на грудь; 
Но в горло я успел воткнуть 
И там два раза повернуть 
Мое оружье...

Насыщена конструкциями катастрофы и драма "Маскарад", в особенности трагическое объяснение Арбениных перед смертью Нины:

Арбенин:

Умру - и буду все один! Ужасно! 
Но ты! не бойся: мир прекрасный 
Тебе откроется...

Нина:

Ты осторожен... никого... нейдут,
Но помни! есть небесный суд,- 
И я тебя, убийца, проклинаю.

Арбенин:

Бледна! 
Но все черты спокойны...

Нина:

Я умираю, но невинна... ты злодей...

Арбенин:

Молчишь? О! Месть тебя достойна... 
Но это не поможет, ты умрешь...

Выразительная символика конструкции используется, конечно, не только при описании явно трагических, катастрофических ситуаций, но и для создания "фонового" настроения, "подсказывающего" отрицательную экспрессию текста.

Вопрос для телевикторины "Что? Где? Когда?":

- Продолжите строчку из романа Пушкина "Евгений Онегин" Любви все возрасты покорны и объясните общий смысл всей строфы.

Уверен, что многие попались бы на эту удочку и продолжили бы так:

Любви все возрасты покорны. 
Ее порывы благотворны 
И юноше в расцвете лет, 
Едва увидевшему свет, 
И закаленному судьбой 
Бойцу с седою головой.

Однако это не пушкинские слова, а слова либретто к опере. А вот какова эта строфа у Пушкина и какова его мысль:

Любви все возрасты покорны, 
Но юным, девственным сердцам 
Ее порывы благотворны, 
Как бури вешние полям: 
В дожде страстей они свежеют, 
И обновляются, и зреют - 
И жизнь могущая дает 
И пышный цвет и сладкий плод. 
Но в возраст поздний и бесплодный, 
На повороте наших лет 
Печален страсти мертвый след: 
Так бури осени холодной 
В болото обращают луг 
И обнажают лес вокруг.

Концепция, как видим, прямо противоположная: не "любовь в любом возрасте", а "всему свое время".

Будто предвидя возможное "более приятное" прочтение первой строки, поэт сразу же после нее вводит настораживающее "но". А потом строит трагическое столкновение тем юной и поздней любви, подчеркивая противопоставление не только вторым "но": он еще и разбивает строфу на два предложения соответственно двум темам, проводя между темами разделяющую их границу.

Слов нет - оперная трактовка "комфортнее", она больше нравится публике, и потому пушкинские слова забываются, первая строчка приобретает популярность в "приятном" варианте, а все "нo" из арии убираются. Однако насколько глубже и мудрее суждения Пушкина!

Ну а для нас здесь важно, что в утверждении концепции поэта сыграл свою роль и синтсимволизм.

Синтсимволический ансамбль

Отнюдь не случайно в описаниях символики отдельных конструкций то и дело приходилось отмечать, что вместе с такой-то конструкцией в тексте встречаются еще и такие-то. Так и должно быть: синтаксис художественного текста - не отдельные предложения, а единая синтаксическая ткань, с помощью которой может быть выстроен единый синтсимволический рисунок.

В этом отношении весьма характерно письмо Татьяны к Онегину. Уже говорилось о том, что в нем употребляются конструкции с различной символикой. И действительно - в нем сложно переплетены конструкции гармонии и дисгармонии, надежды и отчаяния.

Начинается письмо с вопросительных предложений, что тоже символично: Татьяна ждет от Евгения ответа. Затем употреблена скрытая конструкция односторонней любви, и сразу же вводится предложение с явной и скрытой символикой распада:

Я к вам пишу - чего же боле? 
Что я могу еще сказать? 
Теперь, я знаю, в вашей воле 
Меня презреньем наказать. 
Но вы, к моей несчастной доле 
Хоть каплю жалости храня, 
Вы не оставите меня.

Невозможно, разумеется, найти статистически достоверную группу грамотных взрослых русских людей, которые бы ничего не знали об Онегине и Татьяне. Но если вообразить себе такую группу, то можно поставить мысленный эксперимент: закрыть текст письма после этих строчек и спросить информантов, как они думают - ответит Онегин на любовь Татьяны или нет. Скорее всего статистически значимый результат соответствовал бы дальнейшему развитию событий в романе, потому что подсознание читателя уже получило подсказки. На то, что надеждам Тани не суждено сбыться, намекает прежде всего лексика, обладающая отрицательным понятийным и особенно качественно-признаковым значением - презренье, наказать, несчастная доля, капля жалости. Использован также "морфологический символизм" - употреблены отрицательные формы несчастной, не оставите. Просматривается фонетическая символика, так как строка хоть каплю жалости храня насыщена звуками с отрицательными оценками (х, ж, р). И все это богатство "сознательной" и "подсознательной" семантики обрамлено синтаксическими конструкциями с отрицательной содержательностью (но, хотя). Вернее даже сказать, что обрамлено пока только намеками на конструкции распада, поскольку "но" вводит только половину конструкции (первая ее половина отделена точкой), и "хоть" входит в состав не самостоятельного предложения, а деепричастного оборота.

Далее снова идет конструкция неразделенной любви, соединенная с предложениями, поразительно объединяющими содержание с формой:

Поверьте: моего стыда 
Вы не узнали б никогда,-
Когда б надежду я имела 
Хоть редко, хоть в неделю раз, 
В деревне нашей видеть вас, 
Чтоб только слышать ваши речи, 
Вам слово молвить, и потом 
Все думать, думать об одном 
И день и ночь до повой встречи.

Обратите внимание на третью строчку: там употреблено слово надежда. А конструкция какая? Да ведь это и конструкция надежды! Не если А, то Е, а если бы было А, то было Е. Не гармония, а желание гармонии, надежда на нее.

Тут же в предложение вклиниваются разрушающие "хоть", но через строчку - снова гармоничная конструкция, и опять лишь с надеждой на гармонию, которая может наступить только при определенном условии: нужно А, чтобы было Е.

И так - по всему тексту письма: то символика гармонии, то ее разрушения.

Но все же дисгармоничные конструкции в письме явно преобладают, причем здесь обнаруживаются почти все их виды.

Вот, казалось бы, не особенно трагический по содержанию фрагмент письма:

Но говорят, вы нелюдим, 
В глуши, в деревне, все вам скучно, 
А мы... ничем мы не блестим, 
Хоть вам и рады простодушно.

Однако противопоставление "мы" и "вы" Пушкин оформляет тремя (!) дисгармоничными конструкциями - одной со слабо выраженной дисгармонией (вам скучно, а мы...) и двумя максимально дисгармоничными, катастрофическими (но, хоть). Символика конструкций подчеркивает важность и действительную трагичность противопоставления: ведь именно простодушие деревенской жизни, отсутствие в Татьяне светского блеска и явились причиной высокомерного отношения Онегина к ее любви. А лишь только Татьяна стала светской дамой, Евгений воспылал к ней страстью.

А как нарастает сила дисгармонии конструкций в конце письма! Сначала дисгармония неразделенности чувств, выраженная и лексически и синтаксически:

Вообрази: я здесь одна, 
Никто меня не понимает...

В следующем предложении скрыта неполная конструкция несовместимости А или Е:

Надежды сердца оживи 
Иль сон тяжелый перерви, 
Увы, заслуженным укором!

И заканчивается письмо явно выраженной трагической конструкцией распада:

Кончаю! Страшно перечесть... 
Стыдом и страхом замираю... 
Но мне порукой ваша честь...

Можно привести много примеров различной организации синтсимволического рисунка текстов даже в одном "Евгении Онегине". В письме Онегина Татьяне переплетаются гармоничные и дисгармоничные конструкции, но явный перевес на стороне дисгармоничных, особенно "безответных". В предсмертной элегии Ленского почти все сложные конструкции дисгармоничны, причем разных типов - умеренной дисгармонии, несовместимости, катастрофы.

Но приведем лишь еще одну, небольшую, однако очень выразительную иллюстрацию создания символико-синтак-сияеского фона художественного текста - стихотворение А. Пушкина "Я вас любил...".

В первой его строфе сначала употреблена конструкция распада, поддерживающая экспрессивно напряженное печальное чувство:

Я вас любил, - любовь еще, быть может, 
В душе моей угасла не совсем; 
Но пусть она вас больше не тревожит...

Однако сейчас же эта конструкция уравновешивается гармоничной конструкцией мудрого чувства - это эмоции замолкают перед доводами разума:

Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.

Хотя здесь логико-структурные отношения выражены нечетко из-за пропуска скрепы (так как, потому что, поскольку и т. п.), но все же причинно-следственные отношения между частями предложения просматриваются довольно явственно.

Далее следует лишь намек на символику разлада. Намек, потому что употреблено предложение как бы "свернутой" конструкции несовместимости:

Я вас любил безмолвно, безнадежно, 
То робостью, то ревностью томим.

Символический оттенок вполне уместен, поскольку в этих строчках - всплеск негармоничного, минорного чувства, вызванный воспоминаниями о неразделенной любви.

Но завершается стихотворение четкой конструкцией полной и спокойной гармонии:

Я вас любил так искренно, так нежно, 
Как дай вам бог любимой быть другим.

Все те взаимодействия, все соответствия содержания текста и его синтаксической формы, которые мы наблюдали в различных иллюстрациях, никак не могут быть случайными - для этого они слишком точны, полны и многочисленны. Это обстоятельство можно рассматривать как веское доказательство существования синтаксического символизма. А возможность вполне строгого описания всех синтаксических конструкций на языке математической логики дает надежду на то, что этому аспекту семантики можно будет обучить компьютер.

И хотя синтсимволизм не играет в речи самостоятельной роли, а несет лишь дополнительную, в основном эмоционально окрашенную информацию, тем не менее на примере художественных текстов и особенно текстов с высшей формой языковой организации - поэтических - мы убедились, что такая дополнительная информация очень важна для достижения максимального воздействующего эффекта. А значит, речь компьютера станет еще более похожей на человеческую, если он сможет имитировать и этот аспект языковой семантики.

Конечно, как мы уже видели, одни и те же синтаксические отношения выражаются по-разному: конструкции "свертываются", их элементы варьируются, синтаксические скрепы оказываются многозначными, а то и вообще опускаются. Во всех таких семантических сложностях синтаксического строения текста подчас трудно разобраться даже человеку, не говоря уж о компьютере. Ведь зачастую для выявления типа синтаксической конструкции приходится обращаться к понятийной семантике предложения и даже текста, чего компьютер сделать не в состоянии.

Значит ли это, что сведения о символике синтаксических конструкций пока еще не могут найти компьютерного применения? Отнюдь нет.

Во-первых, изучение синтсимволизма еще только-только началось. Оно, несомненно, будет продолжаться - ведь обнаружен новый, весьма важный для языка аспект семантики! Развиваясь, теория синтсимволизма усовершенствуется, станет более строгой, а значит, более доступной "пониманию" компьютера. Да и сами компьютеры не стоят на месте, они стремительно совершенствуются и быстро "умнеют", чему, кстати сказать, способствуют и такие исследования, о которых мы с вами беседуем в этой книжке.

Во-вторых, имитировать владение синтаксической символикой компьютер вполне способен уже сейчас. Казалось бы, парадоксальный момент: если при компьютеризации семантических явлений, о которых говорилось в предыдущих главах, компьютеру всегда легче удавался анализ, чем синтез явления, то здесь все наоборот. Найти конструкцию в готовом "человеческом" тексте и проанализировать ее компьютер зачастую не в состоянии, а синтезировать, построить конструкцию - пожалуйста.

Но ситуация объяснима. В живой речи конструкция может быть до неузнаваемости изменена, может иметь массу синтаксических синонимов, входить в состав других конструкций, сама разрываться другими, а также разветвляться, или, наоборот, усекаться, может усложняться или упрощаться. Короче говоря, ее облик в текстах постоянно меняется, и компьютеру за этими изменениями трудно уследить. А вот в случае синтеза компьютер сам строит правильную, полную, как бы "эталонную" конструкцию с заранее известной ему символикой. Например, для подчеркивания гармоничного содержания и положительных эмоций он построит гармоничные конструкции, а для наибольшей выразительности эмоционально отрицательного содержания облечет его. в дисгармоничную синтаксическую форму.

Как это будет выглядеть, мы увидим в следующей главе, в последнем диалоге человека с компьютером.