Дробя, связуя, находя пути...

Бунт машин

Бунт машин

- Посмотри, Андрей, его даже машина не слушается,- сказала Наташа, не подозревая, конечно, что кладет этим начало большому и бурному разговору.

Было раннее утро. Мы стояли вокруг нашего "москвича" возле гостиницы в Орле, и Глеб безуспешно пытался завести мотор.

- Вот он - классический пример бунта машин,- сказал Борис.- Именно этим пугают нас и вас писатели-фантасты и даже философы.

- И правильно делают,- перебил Андрей,- а то вы, кибернетики, нагородите своих монстров. Спохватитесь - поздно будет!

Эта банальная фраза не заслуживала возражения, но Борис уже "завелся".

- А что такое "бунт машин"? Это-следствие просчета при проектировании, неточности при изготовлении или небрежности при эксплуатации. Стало быть, это всегда исправимо. Даже в случае с нашим "москвичом"...

Словно в подтверждение слов Бориса мотор заурчал, и через пятнадцать минут мы уже выбрались на магистральное шоссе.

...Разговор этот рано или поздно должен был начаться - слишком переполнены были мы "кибернетическими ересями". "Мы" - это Глеб и Борис. Нас погнало в дорогу поручение одной московской газеты. Мы ехали познакомиться с работами киевских кибернетиков. Журналистское задание совпало со служебным отпуском, и два дня назад мы положили свои логарифмические линейки в ящики рабочих столов в нашем НИИ. Наташа путешествовала как жена Глеба, хотя представляла собой и самостоятельную ценность как Наталья Семеновна, штатная переводчица Министерства иностранных дел и внештатная - наша. Что же касается Андрея К., то ему просто захотелось еще раз увидеть Киев, и, кроме того, заявил он на своем скульпторском языке, "соскучился я по вам, собакам". Пятый был Олег С., наш общий знакомый. Он работал инженером на заводе и ехал, чтобы встряхнуться немного, отдохнуть от "вала и аврала". До самого Орла мы болтали о пустяках, а совсем не о том, чем были заняты мысли. И вот, наконец, Бориса прорвало.

...Машина уже давно выбралась на шоссе и стрелка спидометра прочно приросла к цифре "100", а спор только разгорался.

- Вот ты говоришь: все исправимо. С "москвичом" это просто. А как ты угадаешь, не вышла ли из строя одна из тысяч ламп в вычислительной машине? Машина будет наверное продолжать работать и выдавать результаты?

- Очень несложно, Андрей. Работу одних машин контролируют другие. Да и сама машина может стать собственным врачом и напечатать на выходной ленте: "Проверьте триод 123АБВ в ячейке 223 XYZ".

- Ты забываешь о главном,- вмешался Олег.- Разве кибернетические устройства отличаются от всех других только сложностью? Они могут быть и сравнительно простыми по структуре. Но конструктор наделяет их способностью самостоятельно идти к определенной цели и даже ставить эту цель перед собой и менять ее в процессе работы. Вот они и примут как-нибудь на досуге решение выйти из-под твоего контроля. Представь себе, что ты вместе с машиной оказался в таких условиях, когда кем-то из вас двоих приходится пожертвовать. В машине, конечно, будет заложен принцип самосохранения, и она отправит к праотцам именно тебя! А все твои аргументы типа "этого не может быть, потому что этого не может быть никогда" кажутся мне малоубедительными.

...Маститые авторы научно-фантастических романов обычно пользуются таким приемом: "Разрешите прикурить?"- спрашивает у них Талантливый Изобретатель и на последующих тридцати страницах без передышки и абзацев излагает свое умопомрачительное открытие. Несравненно интеллигентнее прибегнуть для той же цели к услугам воображаемого собеседника, тем более, что его легко переспорить, а в случае необходимости и просто сменить на более покладистого. Нам повезло (по молодости лет, может быть, или потому, что мы не фантасты?)-мы говорили с живыми, реальными людьми и нам даже не при* шлось придумывать для них вымышленные имена.

Впрочем, повезло ли?

С легкой руки многих наших литераторов рассказ о пяти молодых людях, спорящих о чем-либо, кроме абстрактного искусства или любви при коммунизме, кажется надуманным и ходульным. Просто не верится, что собравшись вместе, они не кинутся к стойке бара или, на худой конец, не будут петь под гитару. Такой взгляд на проблемы, волнующие нашего современника, не достигшего рокового тридцатилетнего возраста, настолько распространен, что мы сами себе теперь кажемся какими-то вымирающими мастодонтами, потому что нам-то действительно было очень интересно говорить и спорить о кибернетике. И из всей поездки в Киев в памяти остались именно эти беседы, а не обычные дорожные впечатления.

Но когда мы начали писать об этой поездке, возник вопрос, над которым нам пришлось поломать голову: как назвать самих себя? Проблема эта только на первый взгляд кажется простой. В научном мире сложилось мнение, что "пишущий" инженер - человек не слишком серьезный, чуть ли не предатель интересов науки и техники. В нашем институте часто повторяют фразу, сказанную од* ним из самых уважаемых сотрудников: "Нам нужны такие инженеры и научные работники, которые думают о своем деле не только в рабочие часы, но и по дороге домой и из дома, и вечером, и утром и даже ночью. Иначе и трижды гениальный человек не добьется успеха в исследовательской работе".

Все это, конечно, справедливо, но... как понимать "думать о своем деле"? Это только мысли о той самой схеме, что собрана у тебя на лабораторном стенде или еще о чем - то? Нам думается, что исследователю нового не меньше, чем глубокие знания о самом предмете исследования, необходим широкий кругозор - и технический, и всякий другой. И если для подтверждения нашей мысли нужна соответствующая цитата, то стоит, наверное, вспомнить злые, но точные слова Бернарда Шоу о том, что сегодняшний специалист - это "человек, который познает все лучше и лучше все более и более узкую область, так что в конце концов он знает все... ни о чем".

Верно, конечно, что сейчас, чтобы успешно работать даже в самой узкой области науки, надо отдаваться ей целиком. Но также верно и то, что успех теперь ждет ученого на границах между науками и - даже - между наукой и искусством.

Существует конфликт между колоссальным ростом научной информации и невозможностью иметь энциклопедические знания. Это, быть может, самая характерная черта современной науки. Как этот конфликт разрешить? Каким должен быть сегодня настоящий ученый?

Наш рассказ о поездке в Киев - попытка хотя бы отчасти ответить и на этот вопрос. Но каковы бы ни были наши мысли по этому поводу, чтобы не слышать бесконечно ехидное: "Так вы как - делом намерены заниматься или книжки пописывать?" или уничтожающее: "Львы Толстые", пришлось призвать на помощь "Льва Католи-на". Это синтетический псевдоним, составленный из обломков наших настоящих имен и фамилий. До сих пор он всегда выручал нас, но на этот раз неожиданно подвел.

Оказалось, что наши воспоминания, ассоциации и даже точки зрения иногда настолько расходятся, что каждому нужно говорить за самого себя. Пытаясь выбраться из такой ситуации, мы вспомнили маленький эпизод, случившийся в Киеве. Все впятером мы выходили из Софийского собора, и Наташа под впечатлением только что увиденного сказала, обращаясь к нам двоим: "Ну, великомученики, вы, наверное, сейчас опять побежите терзать кого-нибудь своими вопросами, а потом снова всю ночь проспорите? При такой жизни, я ручаюсь, вы, как Борис и Глеб, погибнете досрочно".

И вот нам пришло в голову одолжить у злодейски убитых сыновей Владимира Красное Солнышко их благозвучные имена.

Так появились в этой истории Борис и Глеб. Следовательно, Борис и Глеб не раздвоение одного автора (что при теперешней тяге к оригинальности могло бы показаться вполне естественным); наоборот, Лев Католин - слияние двух.

...Разговор о бунте машин заставил кого-то спросить: "А когда родилась сама эта идея?" Вспомнили, конечно, Карела Чапека. У него в пьесе "РУР" бесчувственным, несовершенным роботам добавили ощущение боли и принцип самосохранения. Сделали это не из жестокости или филантропии, а просто в интересах производства: чтобы роботы не совали руки, ноги и головы в механизмы. Они стали одушевленными и очень быстро создали новый критерий ценности: тот более ценен, кто лучше перерабатывает информацию. Тогда они стали уничтожать людей, потому что люди - ие такие способные, как роботы,- плодят лишние слова. И снова - дело было не в злобе, а в интересах дальнейшего развития общества. Получалось так, что бунт машин - неизбежный результат их совершенствования.

Но Борис не был согласен с такой пессимистической точкой зрения. Он считал, что все ужасы "РУРа" имеют лишь один смысл: там люди что-то упустили при создании роботов, не заметили какого-то отклонения в их развитии и не внесли нужных изменений в их конструкцию.

- Или не смогли заметить эти отклонения и успеть что-то изменить,- мрачно сказал Глеб, не отрывая взгляда от дороги.- Ты помнишь, что говорил нам с тобой об этом Винер? Казалось бы, какой бы сложной, умной и могучей ни была электронная машина, нам нечего ее бояться: ведь стоит только повернуть выключатель - и она остановится. Но все дело в том, что при тех необыкновенно быстрых и невероятно сложных процессах, которые в ней происходят, будем ли мы точно знать момент, когда ее надо отключить? Слишком рано - не достигнешь нужного эффекта, слишком поздно - будет уже слишком поздно...

Но не в обычаях Бориса было сдаваться.

- Наивно думать,- говорил он,- что совершенствоваться смогут только кибернетические машины, а человечество застынет в своем развитии. Ведь очевидно, что создание мыслящих машин будет результатом глубокого познания человеком самого себя! Мы стоим на пороге грандиозного процесса. Трудно сказать сегодня, как именно удесятерятся умственные, физические и всякие другие способности наших внуков. Совсем необязательно, как думают наивные фантасты, помещать младенцев в магнитное поле, чтобы сделать из них вундеркиндов. Уже сейчас разрабатываются методы обучения с помощью специальных кибернетических машин. То, чего достигают педагоги вместе с кибернетиками, позволяет строить самые оптимистические прогнозы.

В общем, одно несомненно: человек с машиной будет всегда выше машины ровно на величину человека! Поэтому я не верю ни в бунт, ни в победу роботов,- закончил Борис.

Полемический азарт как-то затих; мы обдумывали возникшие перспективы и жалели, что родились слишком рано. К мыслям о торжестве человеческого гения примешивалось горькое сознание, что скоро, видимо, восьмилетний Мишка придет из школы и попросит папу помочь ему решить задачку по квантовой механике.

Первым вернулся к теме разговора Глеб. За рулем он всегда приобретал мрачный вид, но не терял чувства юмора.

- Итак,- сказал он,- со временем люди окажутся в окружении самых различных машин - и похожих на людей, и совсем на них непохожих. Но почему, собственно, кибернетические машины и человек не смогут жить мирно? Ну, будет где-нибудь маленьким начальником робот - что тут страшного? И сейчас так тоже бывает. Сказал же Бернард Шоу на диспуте, посвященном премьере чапековского "РУРа" в Лондоне, что по его мнению, невозможно представить себе более типичное и представительное собрание роботов, чем то, на котором он присутствует... Так что, по-моему, если даже нам и не удастся превратить себя в поголовных гениев, мы все равно сможем ужиться с кибернетическими машинами.

- За людей будущего я спокоен,- перебил Андрей,- а вот мы с вами неминуемо погибнем, если Глеб и по городу будет гнать машину, как по шоссе, да еще вдобавок высказываться по вопросам кибернетики.

Мы мчались уже по Киеву, и чтобы не отвлекать нашего шофера, до самой гостиницы каждый думал и спорил про себя.