Кибернетика в жизни и жизненность кибернетики

Кибернетика в жизни и жизненность кибернетики

- И все-таки...- сказал Олег.

Он так многозначительно замолчал, что все обернулись. Пейзаж за стеклами машины раскручивался для нас, как кинолента, запущенная в обратном направлении: мы возвращались в Москву.

- И все-таки? - не выдержав, спросила Наташа,

- И все-таки, я долго не мог поверить в серьезность ваших разговоров о кибернетике. Точнее - не верилось, что серьезных людей эти проблемы интересуют всерьез. Не верилось, что задумываться над ними надо уже сегодня, а не через двести лет. Понимаете, казалось, что трезво мыслящего человека, скажем, человека у станка, такие вопросы волновать не могут...

- После такого монолога герои в романах обычно говорят о наступившем прозрении. Надеюсь, ты не изменишь традиции? - поинтересовался Глеб.

- Не изменю. Прозрение, если тебе хочется именно так это назвать, наступило в тот день, когда мы сидели на скамейке в полутемном коридоре Института кибернетики, помнишь?

И Олег живо, в лицах, представил ту сцену, когда Юра Оприсько, поминутно глядя на часы, рассказывал нам о своем ТВЦ. Юра торопился. Он боялся, что не успеет сделать всего, что задумал. Ему хотелось взяться за работу тотчас, сию секунду...

- Это его нетерпение прямо обожгло меня,- сказал Олег,- хоть я и понимал, конечно, что в тот день он мог просто спешить на поезд, чтобы ехать к себе на завод. Но вот хватка его, манера держаться, самый подход его к любому вопросу - тут уж я не мог обмануться. Меня это поразило...

- Любопытно,- заметил Борис,- все наши рассказы о маршалах кибернетики и о генеральных планах сражений до цели не дошли, а убедила его, видите ли, только встреча с рядовым!

- Ну, не такой уж он рядовой,- сказал Олег,- скорее, офицер действующей армии, если продолжить твое сравнение. И кстати, я не первый наблюдатель, которого именно настроение на передовой убеждало в непобедимости войска.

- Маршалы... рядовые... Юра Оприсько... ТВЦ...-" вы, может быть, все-таки объясните, в чем дело? - прервали нас разом Наташа и Андрей.

Но сначала Олег пожелал точнее изложить свое кредо. По его интонации было ясно, что он собирается говорить долго.

- Я не зря вспомнил о человеке, стоящем у станка. Нас, заводских работников, прежде всего, волнует вопрос: а что приносит ученый к нам в цех сегодня? Не подумайте только, что я хочу, так сказать, обкарнать науке крылья ножом утилитаризма. Я вовсе не хочу указывать ученому: ищи вот здесь и за этот пятачок не выглядывай! Я отлично понимаю: бесполезных знаний не бывает, если знания эти верные, а не пустая болтовня. Ведь как ругали в газетах тех, кто возился с передачей наследственных свойств у мушек-дрозофилл: "отрыв от жизни!" А первыми-то, ушли в космос как раз "мушиные лаборатории"... И вообще, даже если представить себе невероятное - какие-то такие знания, что их никак не используешь на практике, то все равно - и эти знания обязательно займут свое место в общей научной картине вселенной. Любознательность человечества - это, по-моему, одно из самых приятных его качеств. Я вспоминаю, как Илья Эренбург на одной из встреч с молодежью рассказал поучительный случай. Студенты консерватории обратились к академику Амбарцумяну с вопросом: зачем нужна астрономия? Дело было как раз перед запуском первого советского спутника. Амбар? цумян, прославленный астроном, его увлеченность наукой вошла в поговорку, рассердился: "У человека есть несколько отличий от свиньи,- зло сказал он,- и одно из них заключается в том, что человек иногда смотрит в небо, а свинья никогда..." Грубовато, но верно! Так что здесь мне все ясно, а волнует меня совсем другое.

Олег заговорил о том, что между силами, брошенными на решение дальних и ближних задач науки, должно быть какое-то разумное соответствие. Не нарушаем ли мы его? Не растет ли у нас флюс на той щеке, в которую дует ветер будущего? Ведь "научные силы" не абстракция, а вполне реальный отряд совершенно реальных людей. И тот из ученых, кто тратит время на решение завтрашних проблем, тем самым как бы выключается из решения проблем сегодняшних...

- Тебе кажется, что затраты на дальний поиск не окупаются находками поиска ближнего? - вмешался Борис.- Даю справку: киевляне кибернетическими методами нашли оптимальную трассу тысячекилометровой железной дороги и подсчитали экономию, которая может быть получена благодаря этому при постройке дороги. Она, эта экономия, с лихвой покроет все расходы государства на содержание киевского Института кибернетики за все десять лет его существования!

- Очень рад! - засмеялся Олег.- Смешно только, что ты видишь во мне как бы противника кибернетики, а я как раз хочу обосновать свою веру в ее сегодняшнюю важность. Об интересах человека у станка я заговорил потому, что после встречи с Юрой Оприсько подумал: в стране, наверное, миллионы станков, и наука, приносящая им пользу, явно имеет право на любую степень уважения!

Так вот почему такое впечатление произвела на Олега та встреча с "рядовым кибернетики"! У нее была своя история...

Однажды киевский инженер Глеб Александрович Спьн ну показал нам две фотографии. На одной из них снят он сам перед знаменитой парижской Гранд-Опера, на другой - станок с программным управлением, из-за которого Глеб Александрович и попал в Париж.

Он побывал там проездом в пятьдесят девятом году. Его ждали в Марселе на украинской промышленной выставке. Юг Франции принимал юг Страны Советов. Центром выставки был станок, созданный киевлянами. Даже монахи, перебирая традиционные четки, подолгу простаивали около этого экспоната, наблюдая как ловко и споро, без всякого вмешательства человека, обрабатывались детали сложной конфигурации. Может быть, они думали в это время о всемогуществе господа бога? Однако монахи - монахами, а существенней, что французские промышленники - люди деловые - высоко оценили станок киевлян. Больше всего привлекла их одна особенность сложной конструкции: не требовалось специально разрабатывать программу действий для этого станка - просто подошел опытный рабочий, обработал деталь, а станок сам автоматически записал последовательность произведенных операций. И дальше уже все детали станок обрабатывает самостоятельно, в согласии с полученной программой. Тогда, в 1959 году, это поражало. И, действительно, было достоинством. Но сейчас,- такова диалектика развития техники,- сами авторы считают зависимость программирования станка от человека-наставника недостатком.

А и вправду, какое уж тут достоинство! Достоинств во - от бедности. Ведь даже самый опытный и смелый рабочий наверняка занизит возможности станка: мастер не может освободиться от заботы - как бы не запороть деталь, как бы не поломать резцы. И получается, что новейшее оборудование обречено работать вполсилы по сравнению со своими неавтоматизированными собратьями: ведь для них технологическую карту составляет специалист-расчетчик, вооруженный всеми современными данными науки об обработке металла.

Так почему бы, спрашивается, технологу не составлять программу и для этого станка-автомата? Можно, конечно! Но вот какое парадоксальное положение легко себе представить. На некоем заводе устанавливают две сотни станков с программным управлением и предлагают технологам руководить ими. Двести станков. Да дважды за смену меняется обрабатываемая деталь. Итого технологам предстоит готовить четыреста программ в течение рабочего дня! А на составление оптимальной программы уходит несколько часов. Кроме того, ее нужно перевести на язык, понятный станку: нужно ее закодировать. Это тоже требует времени.

Любопытно получается: резко уменьшили количество рабочих и сверх меры загрузили инженеров!

И многие специалисты, в том числе Глеб Александрович Спыну, утвердились в мысли: программу для станка-автомата должен составлять автомат-технолог.

В общем, и тут кибернетика, как всегда, деспотически обнаружила свой характер. Она потребовала не останавливаться на полпути, проявила свое всегдашнее нежелание соседствовать с техническими приемами вчерашнего дня.

Мысль о создании кибернетического технолога была встречена отнюдь не всеобщим ликованием. Вечные ревнители полумер встали на дыбы. Первое, что они сказали: такую машину создать невозможно - ведь она обязана не только знать все нужные расчетные формулы, но и держать в памяти весь, по меньшей мере двухвековой, опыт станочной обработки металла. Им доказали, что они ошибаются. Тогда были выдвинуты другие аргументы: ненужно, ненадежно. Наконец, дорого. И споры шли не только в нашей стране - по всему миру ломались копья. Слишком важной оказалась судьба металлообрабатывающих станков, чтобы обсуждение ее могло пройти гладко.

И вот как раз в это бурное время к Глебу Александровичу приехали два инженера с судостроительного завода.

Со стороны их приезд мог показаться случайностью, той самой подстроенной случайностью, которая выручает авторов плохих романов, но отнюдь не является формой проявления необходимости. Однако нам кажется, что в их появлении сказался общий закон, высказанный Марксом сто с лишним лет назад: человечество ставит перед собой только разрешимые задачи. Инженерам-судостроителям так же необходим был Спыну, как их техническая идея нужна была самому Глебу Александровичу.

Суть дела заключалась вот в чем.

Первое, на что обращаешь внимание в порту, это особое изящество и разнообразие очертаний многочисленных кораблей. Остроносые яхты, крутобокие буксиры, приземистые баржи, стройные гиганты-лайнеры... Все богатство корабельных форм создается изгибами стальных листов, из которых сшивается корпус судна. Каждый участок корпуса имеет двоякую кривизну: он изогнут "вдоль" и "поперек", как яичная скорлупа. Но ведь вырезать его надо из плоского листа металла. А прежде, чем вырезать, надо сделать выкройку.

Судостроители говорят об этом: "развернуть на плаз". Плазами называются те необъятные столы, на которых и производят эту операцию по всем правилам начертательной геометрии. Опытные специалисты - плазовщики - принадлежат к особой, чуть ли не потомственной касте рабочих высокой и редкой квалификации. Контуры будущих деталей корпуса сначала вычерчиваются мелом. По этим контурам создаются шаблоны. Их накладывают на стальной лист. (Так портной накладывает бумажные выкройки на кусок ткани.) Потом керном набивают трассу, по которой предстоит пройти резаку - горелке газорезательного станка.

Судостроители предложили Институту автоматики создать агрегат, который мог бы без участия человека выкраивать и отрезать детали корабельных корпусов. Глеб Александрович и его товарищи понимали, что им одним - инженерам - такая задача не по плечу: сердце и руки этой машины они сделать могли, но мозг - электронно-вычислительное устройство для расчета контуров будущих деталей - могли создать только математики и кибернетики. К ним инженеры и обратились за помощью.

...И вот длившаяся не один год работа завершена. Глеб Александрович показывает нам у себя дома на маленьком экране отснятый им самим любительский фильм о том, как работает его детище.

Эта многотонная махина напоминает раскинувшего крылья сказочного орла, из-под его гигантских крыльев вырываются снопы искр. Плавно парит он над стальными листами, и резаки под его правым крылом и левым крылом выписывают замысловатые фигуры. Они одновременно и повторяют движения друг друга, и перемещаются в зеркально противоположных направлениях: у корабля ведь есть правый борт и левый борт, у каждой детали есть ее зеркальный двойник...

Интересная это вещь - кино! Один наш знакомый молодой математик изучает (методами кибернетики, разумевается) механизм воздействия киноленты на зрителя. Он утверждает, что в голове человека, с увлечением смотрящего на экран, непременно возникает ответный фильм. Это чере-да одному ему принадлежащих образов. В ней теснятся обрывки впечатлений и картин, всплывающих Из глубин сознания по какой-то удивительной ассоциации с тем, что происходит на реальном полотне экрана. Зритель как бы монтирует свой собственный параллельный фильм и испытывает двойное переживание. Потому-то одну и ту же картину все видят по-разному...

Возвращаясь от Глеба Александровича пустынными улицами ночного Киева, мы занимались своеобразным кибернетическим самоанализом. У нас уже вошло в привычку, просмотрев фильм, сразу же пытаться понять: с какого момента таинственный внутренний режиссер запустил в нашем сознании свой проектор? Какой кадр послужил первым звеном в цепи наших субъективных ассоциаций, сравнений, образов? Это не просто увлекательное занятие. Может быть, пока еще нет лучшего способа разобраться в путях, какими бродит порой твоя собственная мысль.

Мы признались друг другу, что в тот вечер для Нас обоих ответный фильм начался с одной и той же фразы, оброненной гостеприимным хозяином. Комментируя свою картину, Глеб Александрович вдруг заговорил о первом, экспериментальном пуске агрегата. И тогда-то мы оба тотчас вспомнили свою лабораторию.

Есть для инженера какая-то магия в самом сочетании слов "в первый раз". Первое включение схемы!.. Будь то маленький блок, весь умещающийся на ладони, лежащий на полированной поверхности лабораторного стенда, как крохотный зверек на операционном столе, окруженный громадой солидных приборов с зеркальными шкалами (у них даже движения стрелок исполнены ленивого достоинства); или огромная система, занимающая целый цех, где оператор со своим пультом управления попросту незаметен и где те же приборы теряют весь свой академический лоск - тут уж стрелки их нервно дрожат от напряжения; все равно, первое включение схемы всегда таит в себе ожидание и радость открытия. Марк Твен говорил когда-то: не удивительно, что Колумб нашел Америку, было бы гораздо удивительнее, если б ее не оказалось на месте. Словно бы и нет ничего неожиданного в том, что правильно рассчитанная схема с первого же поворота выключателя входит в работу, а все-таки проникаешься к ней чисто человеческой благодарностью, и рука непроизвольно дружески похлопывает шершавую серую станину двигателя или благодарно ложится на теплый корпус станка...

Инженеры редко говорят об этом, но, следя за любительским фильмом Глеба Александровича, мы одновременно поняли, какое чувство испытали киевские специалисты, когда впервые включили свой агрегат в заводском цехе.

...А назавтра в Институте кибернетики мы увидели, уже не на полотне экрана, а в натуре, как работает электронный мозг этой машины. Механические пальцы держали не резак, а карандаш, и миллиметр за миллиметром вычерчивали контур детали. Машина хранила в памяти все мудреные правила начертательной геометрии, те, что портят столько крови первокурсникам технических вузов. За несколько минут она справилась с задачей, которая раньше требовала многих часов напряженной и утомительнейшей работы. Но не только с правилами начертательной геометрии знакома эта машина. Она умеет так расположить детали на стальном листе, чтобы лишь минимум металла уходил в отходы. И еще она знает те формулы, по которым опытный сварщик прикидывает припуск на сварочную деформацию. И сама рассчитывает, где уменьшить пламя горелки, а где - выключить ее совсем. И помнит, что, отрезав деталь, нужно включить пневматический кернер, дабы набить на деталь нужный номер, иначе нелегко будет потом отыскать ее на складе.

Интересна и сложна работа, выполненная киевлянами. Но совсем недалеко время, когда, вспоминая о работах такого рода, на больших научных конференциях их будут относить в рубрику "и др.". Однако киевляне назвали свою систему "Авангард". И они имели на это право. Их опыт - один из первых по-настоящему успешных, один из тех нескольких десятков, которые уже сегодня перешагнули стены лаборатории.

Новая машина принесла с собой на завод и новую службу - Технологический Вычислительный Центр. Сокращенно - ТВЦ. Руководить им, а точнее - создавать его, поехал молодой киевский инженер Юра Оприсько. Пока что ему, впрочем, приходится довольно часто навещать Киев. В один из таких его приездов и произошла наша встреча.

Оприсько свято верит в безграничные возможности электронных машин. В его планах - превращение ТВЦ на заводе в мощный вычислительный центр для всего судостроения на юге Украины. Он мечтает доверить машине все сложные расчеты, какие выполняются при постройке корабля: от выбора оптимальных размеров корпуса и определения наивыгоднейших путей для прокладки внутри корабля многокилометровых трасс труб, кабелей, проводов до спуска готовых судов на воду. ТВЦ будет связан со многими заводами телеграфными линиями - пока что обычными линиями Министерства связи, а со временем, быть может, и специальными линиями кибернетической связи. Данные с заводов будут поступать телеграфным кодом в электронные машины, а назад полетит по проводам рассчитанный электронным мозгом наилучший вариант технологического решения. Полученную программу действий там запишут на магнитную ленту и вложат ее в станок-автомат. Или - до поры до времени - отправят в архив. Архив технологов станет не таким, как сегодняшний: не кипы синек и калек, громоздящиеся от пола до потолка, а строгие стеллажи, уставленные кассетами с магнитными записями программ.

Вот об этой картине не слишком отдаленного будущего и говорил Олег, вспоминая о своей встрече с Юрой Оприсько в коридоре Института кибернетики.

Мы слушали Олега и заново переживали все, что вместе с ним увидели, узнали и передумали в Киеве. Все это было интересно, но почему именно "Авангард" и ТВЦ? Разве нет в современной кибернетике куда более глубоких, поистине философских проблем, способных покорить любое воображение?

Олег посмотрел на нас иронически. Глаза у него были серьезные. Взгляд - трезвый. Он сказал:

- Конечно, я понимаю, вам, инженерам, когда вы становитесь литераторами, очень хочется решать только мировые проблемы. "Может ли машина мыслить?" "Кибернетика и искусство", "Человек или робот?" Это звучит! Но вы не замечаете, как создается пропасть между увлекательными перспективами и делами сегодняшнего дня. Где связь между нынешними буднями кибернетики и ее будущими праздниками космического размаха?

Вот теперь до конца прояснилась мысль Олега. В сущности он ворвался в самую суть нескончаемых споров о кибернетике. Надо ли сегодня вести ожесточенные дискуссии о пределе возможностей кибернетических машин?, Стоит ли уже сейчас отстаивать их право называться живыми и мыслящими, если пока они так несовершенные.

Ведь пройдет еще немало времени, прежде чем ученым удастся хоть сколько-нибудь точно и полно смоделировать мозг. Наконец, оправданы ли в наше время разговоры о самой возможности создания в отдаленном будущем искусственных существ, способных к творчеству?

Олега занимают лишь пропорции между силами, брошенными на решение "дальних и ближних" задач кибернетики. Но неограниченность ее возможностей для него несомненна. Это очень типичный случай: человек техники легко принимает идеи кибернетики - они не вызывают у него внутреннего протеста. А вот в среде гуманитариев - и у нас, и во всем мире - уже давно бушуют бури. Самая мысль о математизированном изучении процессов творчества кажется многим кощунственной. Мечта о моделировании интеллектуальной деятельности представляется унижающей человека. Раздражение и насмешки вызывает утверждение кибернетиков, что в принципе человек может создать сколь угодно сложную разумную машину - искусственное мыслящее существо. Появляется множество протестующих статей. Это строго научное утверждение объявляется абсурдным. И при этом критики не утруждаются поисками серьезных научных аргументов против "кибернетических ересей". Может быть, потому и не утруждаются, что таких аргументов в действительности не существует и, следовательно, найти их нельзя.

А вопрос этот важен - и для кибернетики, и для правильного материалистического понимания мира. Нельзя советовать кибернетикам заниматься только сегодняшними делами, оставив потомкам решать, кто был прав и кто ошибался. Нельзя потому, что кибернетике необходим истинный горизонт "научного видения", как называл это великий Павлов. Иначе невозможно надежно ориентироваться ни в задачах сегодняшнего, ни в перспективах завтрашнего дня.

- Об этом обязательно нужно писать и спорить и, главное, выигрывать в этих спорах, отстаивать нашу точку зрения. А она безусловно верна! - сказал нам академик Колмогоров.- Всегда актуально разрушать предрассудки, устанавливающие границы там, где их нет. Надо возражать против всех попыток ставить априорные ограничения, мешающие прогрессу наших знаний. Это важно для того, чтобы ученые видели дальние пути науки и могли бы уже сегодня выбирать верные направления в своей работе...

И вот ученым приходится камень за камнем разбирать тот "Олимп априорности" (так называл подобные сооружения Альберт Эйнштейн), с которого мечут молнии в кибернетику громовержцы наших дней.

Впрочем, такая работа по расчистке путей познания, чтобы открытыми лежали горизонты науки! - всегда нужна была естествознанию. На первом симпозиуме по комплексному изучению художественного творчества в Ленинграде писатель Даниил Данин, отвечая на антикибернетическое выступление одного литературоведа (все того же Б.!), нашел убедительный образ, чтобы сделать эту мысль кристально ясной:

"Когда Архимед воскликнул: "Дайте мне точку опоры, и я переверну землю!" - он вовсе не собирался действительно переворачивать нашу славную и грешную планету. Однако не будь у него уверенности, что это в принципе возможно - не была бы создана классическая механика"...

Этот образ, очевидно, еще не раз будут повторять в дискуссиях о путях развития кибернетики, потому что в нем наглядно отражена и смелость ее исканий, и наивная суть опасений ее противников. Если сегодня кибернетики не будут уверены, что в принципе они сумеют смоделировать все, то уже завтра они не смогут сделать ничего!

Вот почему так связаны нынешние будни кибернетики с ее завтрашними праздниками.

Да, Олег был прав в своих поисках этой связи. Чтобы понять, о чем спорят Глушков и Ивахненко, чем заняты Колмогоров и Соболев, надо знать, что уже сделал Спыну. И надо знать о существовании кибернетического лоцмана и электронного советчика сталевара, автомашиниста и диагностической машины... Конечно, сказать, что уже сейчас гремит кибернетическая канонада, было бы непозволительной гиперболой. Но стоит лишь внимательно вчитаться в реляции с мест боев и побед новой науки, а потом объединить их мысленно в одну большую картину, и станет слышен приближающийся гул Большой Кибернетики.

Перебрасывать мостики из настоящего в будущее с каждым днем становится все легче. ТВЦ Юры Оприсько - это уже настоящий "мозговой центр". Управление многими заводами с расстояния в сотни километров - не мечта и не фантазия. Концентрация совершенных вычислительных машин в одном месте - это, казалось бы, только простое увеличение числа собранных вместе рабочих электронных ячеек. Но количество рождает новое качество: появляется возможность управлять самыми различными процессами, в которых, на первый взгляд, нет ничего общего.

Тут дает себя знать универсальность современных вычислительных машин. При достаточной степени сложности они, подобно человеческому мозгу, способны переключаться с решения одной задачи на другую. Киевляне назвали электронный мозг своего "Авангарда" очень прозаично - УМШН. Это значит - "управляющая машина широкого назначения". Она довольно миниатюрна, долговечна и экономична. И не будь она по самому замыслу проектировщиков универсальной, ее не удалось бы так легко научить составлению программы для газорезательного станка.

Еще до того как стала она мозгом "Авангарда", у нее уже накопился солидный производственный стаж - во всяком случае, ее приняли бы в любой технический вуз вне конкурса. Ей довелось в течение многих часов управлять по телеграфу из Киева плавкой стали в Днепродзержинске и работой содовой колонны в Славянске. Это был, насколько нам известно, первый в истории техники опыт управления производственным процессом из другого города. Но это не было сенсационным экспериментом. Просто обычный рабочий этап: "обкатка машины". И уж тем более это не было эффектной демонстрацией возможностей кибернетики. Просто ученым было легче отлаживать новую сложную систему у себя дома - в лаборатории.

...Перенеситесь своим воображением в огромный цех. Обычно здесь не бывает столько народа. Сталевары стоят группкой и ревниво наблюдают, как возятся около конвертора с какими-то приборами малознакомые люди: говорят, они приехали из Киева - не то учить, не то учиться, как плавить сталь. Сталевары пошучивают, но держатся настороженно: чувствуют, что происходит нечто очень важное. Вроде бы все у киевлян идет пока нормально, но главное впереди - главное поймать момент, когда сталь "сварится"! Интересно, что они, эти кибернетики, увидят из своего столичного института?

По таинственным признакам, ведомым только им одним, опытные сталевары чувствуют, что главный момент наступает. Ну, что же они там возятся?! Пора! Еще секунда - запорют! И в это-то мгновение по проводам прилетает приказ: "Готово!"

Проба металла уходит на анализ в лабораторию. Киевляне стоят с растерянными и сосредоточенными лицами, как молодые отцы в родильном доме. Сейчас откроется дверь и скажут, родился ли сын... Почему же так долго не идут?! Радостно и немного боязно. Но вот в дальнем конце цеха появляется, наконец, девушка в белом халате. Улыбается: "Полный порядок! Анализ - норма".

Это только кажется, что сталевара ничем не проймешь. На самом деле его безучастное спокойствие - лишь маска. Мысли приходят одна за другой. Как же так? Учился, пробовал, ошибался, сколько лет вместе со сталью прожил, а эти вот - пришли, увидели, победили! Прогресс, конечно. Автоматизация! Но все равно как-то обидно. И сталевар смотрит на стрелки незнакомых приборов с неожиданно родившимся чувством горечи. Но вдруг он вспоминает, как долгие месяцы стояли в цехе эти нескладные ящики, словно присматривались к работе; как упрямо ползли по бумаге перья самописцев; как дотошно расспрашивали его о каждом движении эти самые люди, которые сейчас, как именинники, принимают поздравления. И сталевар сам спешит пожать им руки, а в голове - радостная мысль: "Черт побери, так ведь это же мы, мы сами, машину всему научили!"

С какой легкостью перебрасывается отсюда мост в завтра! Растет число вычислительных машин, они совершенствуются и усложняются, обеспечивают безукоризненно точное управление производством - сначала на всех крупных заводах, потом по всей промышленности страны, а дальше... Впрочем, почему все наши примеры промышленные, городские? Конечно, индустриальное производство мобильнее и пока чувствительнее ко всякой технической новинке, чем сельскохозяйственное. Но это совсем не означает, что в понятиях "кибернетика" и "деревня" есть нечто несовместимое. Наоборот. Только сегодня это еще надо суметь увидеть.

...Очень деловое, очень серьезное письмо в центральной газете. Автор сетует на трудности учета в колхозах и совхозах. Он приводит цифры: центнеры, кормовые единицы, рубли, копейки, литры. И вывод: надо создать для деревни машиносчетные станции. Не слишком ли громко сказано? Не дань ли это моде?

Среди сухих выкладок вдруг слова: "это позволит повседневно чувствовать биение хозяйственного пульса каждого совхоза и колхоза".

Повседневно-непрерывно - вот в чем все дело1

"Существующая система счетоводства не дает полного представления о том, сколь рационально расходовались корма, горючее, труд сотен людей. В лучшем случае, в конце года правление артели или директор совхоза узнают об этом. Но уже поздно... исправить ошибку, увы, не удастся".

Но ведь эти мысли - чисто кибернетические!

Повторяется история ТВЦ. Необходимо оптимально управлять таким сложным производством, каким становится теперь сельское хозяйство. Это причина. Следствие - необходимость применения вычислительных машин. Нужно находить наивыгоднейшие сочетания культур, лучший рацион, наиболее разумное распределение посевной площади. В Тартуском университете однажды провели такие расчеты для Эстонии и получили неожиданные результаты: машина советовала, например, резко увеличить посевы бобовых. Тогда - это было несколько лет назад, а для темпов признания кибернетики годы равносильны векам,- математикам просто не поверили. Просто не поверили! Но теперь к этим же выводам пришли и агротехники - только более долгим путем... А в Тарту была всего одна машина, да и то не самая лучшая.

Снова ясно виден мост в завтра - он строится у нас на глазах. Всюду - и на Украине и в Эстонии, и в промышленности и в сельском хозяйстве - одна задача и одна надежда: непрерывно следя за ходом производства, получить возможность оперативно вмешиваться в него - безошибочно влиять на его результат. В кибернетике это называется - осуществлять обратную связь от производства к управлению. Течение сложного процесса определяется ныне сотнями, а иногда и тысячами различных показателей. Собирать их воедино и с большой скоростью просчитывать наилучшие режимы работы способны только электронные машины. Они появились вовремя, они рождены исторической необходимостью. Без них в современной экономике человек может утешаться только тем, что он будет "задним умом крепок". Но слабое утешение - ждать, пока закончится весь процесс, и удовлетворяться лишь констатацией совершенных ошибок.

Вместе с кибернетической идеей обратной связи вошел в нашу жизнь новый взгляд на давно известные вещи. Появился новый, более общий подход к давно сложившимся представлениям.

Нейрофизиологи увидели человеческий мозг в новом аспекте - это, кроме всего прочего, информационная машина. И она подчиняется в своей деятельности всеобщим законам управления и связи. Изменилось понимание рефлекса - самого элементарного акта жизнедеятельности нервной системы. Рефлекторная дуга,- о ней и сейчас еще пишут в учебниках,- оказалась слишком грубой моделью: на одном конце - возбуждение, на другом - реакция организма. Это выглядело убедительно и просто. Но убедительность, как выяснилось, была обманчивой, а простота - неверной. Тут работает еще и обратная связь! Рефлекс, как теперь доказано, процесс замкнутый. Не дуга, а цикл. И роль обратной связи выполняет ответный сигнал о результатах совершенного действия, посылаемый в мозг работающим органом. И мозг получает возможность все время корректировать свои повеления.

Экономисты по долгу службы прекрасно знакомы с хозрасчетом. Но не так давно им стало ясно, что хозрасчет - это не что иное, как сильная обратная связь. А раз так, то для его исследования могут быть применены методы общей теории автоматического регулирования и кибернетики.

- О позиций этих наук многое видится по-иному, чем прежде, намного глубже и рельефнее,- так говорил нам главный редактор журнала "Вопросы экономики" Лев Маркович Гатовский.- Скоро уйдет в прошлое такая практика, когда определяющим является "волевое решение", а не просчитанный умными машинами вариант. Только такой вариант обеспечивает действительно наилучшее соотношение между затраченными средствами и получаемым эффектом. Благодаря кибернетике экономика получила возможность моделировать народное хозяйство целых областей. Математизация утверждений экономической науки немедленно освобождает ее от всей словесной шелухи. Остается лишь то, что может быть с успехом использовано в практической хозяйственной деятельности. Рассуждения типа "взгляд и нечто" не запрограммируешь. Другими словами, математизация служит своеобразной "обратной связью" для экономической науки: чрезвычайно расширяя ее возможности, она, вместе с тем, заставляет ученых добиваться кристальной ясности в своих суждениях и гипотезах...

Обратная связь - краеугольный камень кибернетики. Сумейте найти ее, и вы найдете кибернетический взгляд на исследуемую вами проблему. Так социологи ныне говорят: совесть - это обратная связь. Так химики ищут ее в ходе реакций. Ищут ее и педагоги. Может быть, не сразу становится понятным, зачем она химикам или социологам. Но смысл исканий педагогов постигается без труда.

Все мы сидели за партой, а школьные воспоминания почти не стираются с годами. И хотя память о поре ученичества у каждого окрашена по-своему, все мы, в общем-то, прошли через один и тот же процесс обучения: три-четыре раза в четверть надо было отвечать у доски, да столько же раз писать контрольные... Вот и все возможности, какими располагали наши учителя, чтобы узнать, как мы усвоили материал и, в случае нужды, нас поправить.

Теперь подсчитано: за 45 минут урока каждый ученик должен получить полторы сотни указаний от учителя - тогда процесс обучения будет наиболее эффективным. Если в классе тридцать ребят, то в минуту педагог должен отдавать сто команд. Это уже пулеметная дробь. Так что же делать, чтобы установить действенную непрерывную связь учеников с учителем?

Лев Наумович Ланда - он кандидат педагогических наук - решил: нужно применять обучающие машины. Пусть они все время следят за тем, как думает школьник на уроке, скажем, на уроке математики. Если правильно - зеленый свет, ошибка - красный. Ученик всегда будет знать, на каком этапе своих рассуждений он ошибся. А ведь это главное - уловить, где именно ты сбился с правильного пути.

Совсем не обязательно для такого "машинного обучения" улавливать какие-то биотоки мозга. Построенные сегодня обучающие машины совсем просты. Все решение задачи разбито пооперационно, и также пооперационно учат думать и учащихся. Ученик нажимает разные переключатели один за другим, вверх или вниз - в зависимости от того, что он хочет сказать в ответ на немой вопрос машины. Последовательность этих вопросов в виде напечатанной программки лежит перед учеником.

Можно легко представить себе диалог ученика с машиной:

- Четырехугольник ли данная фигура?

- Да. (Переключатель вверх.)

- Правильно, молодец! (Зеленый огонек.)

- Все ли стороны его равны?

- Да. (Переключатель вверх.)

- Отлично! (Зеленый светофор.)

- Есть ли у фигуры прямой угол?

- Нет. (Переключатель вниз.)

- Чудесно! (Мигает зеленая лампочка.)

- Это ромб или квадрат?

- Квадрат. (Переключатель вниз.)

- Ну что же ты? Ошибка! (Красный свет.)

- Ой, ромб, ромб, конечно! (Переключатель вверх.)

- Это другое дело, теперь все верно! (Загорается последний зеленый сигнал.)

Специалисты полагают, что введение даже таких несложных машин по меньшей мере в два-три раза повысит качество преподавания. Лев Ланда проверял свой метод на отстающих ребятах; они уже несколько лет изучали геометрию, а решать задачи так и не научились. Всего два месяца осваивали они новую "технику думания" и,- не верится даже! - научились справляться с задачами не хуже лучших учеников. Любой репетитор позавидовал бы успеху машины.

Кибернетические представления проникли даже в ясли. Американский профессор психологии Омар Хайам Моор задумал обучать детей чтению, использовав для этого пишущую машинку и устройство обратной связи.

На первых порах в качестве такого устройства к каждому начинающему чтецу был приставлен учитель. Эксперимент происходил следующим образом. Ребенок наудачу ударял по клавишам пишущей машинки, а учитель, сидевший с ним рядом, вслух называл букву, которая отпечатывалась на листе бумаги, заложенном в машинку. Очень скоро дети стали понимать связь между буквами, написанными на клавишах, и звуками, произносимыми учителем. Теоретически, за этим должны были последовать слова и простые предложения. Но учителя - люди, и дети быстро нашли безотказный способ выводить их из себя. Один малыш, опьянев от власти, которую он приобрел над пишущей машинкой и над несчастным учителем, семьдесят пять раз подряд ударял по одной полюбившейся ему клавише. Педагог послушно повторял: "точка с запятой, точка с запятой, точка с запятой...", пока, потеряв выдержку, не вынужден был позвать няню, чтобы она увела маленького тирана.

Дабы сохранить здоровый дух своих педагогов, а также для того, чтобы продвинуть вперед обучение детей, профессор Моор разработал более сложную систему. В исследовательской лаборатории имени Томаса Альвы Эдисона, где она впервые была применена, сконструировали специальную пишущую машинку, которая настолько прочна, что способна вынести любые детские шалости, и снабжена "педагогом", имеющим воистину электронное терпение. Двадцать два ребенка, взятых из детского сада, учились читать по-новому, в то время как такое же количество их "коллег" постигали эту премудрость обычным способом.

Каждый ученик электронного педагога проводил по полчаса в день в изолированном кабинете наедине с устройством, созданным профессором Моором. Сначала ребенку разрешалось как угодно "прохаживаться" по клавиатуре - нажимать клавиши в любом порядке. Но каждый раз, когда он касался клавиши электрической машинки, соответствующая буква появлялась перед ним сразу в двух видах: ребенок наблюдал, как она отпечатывалась на листе бумаги и одновременно слышал голос, произносивший название буквы. (Разумеется, этот голос был предварительно записан на магнитофонной ленте.)

После двух или трех уроков "голос из магнитофона" начинал приобретать все большую власть над учеником: вместо того, чтобы повторять за учеником звуки, он теперь, наоборот, диктовал их ему. При этом все клавиши машинки, кроме той, что требовалась, были заблокированы, и ребенку не оставалось ничего другого, как нажать нужную букву. Как только он умудрялся сделать это, надоедливый голос замолкал и перед обрадованным учеником появлялось изображение буквы. Таким образом, с помощью обратной связи он учился узнавать буквы по "именам".

Следующим шагом были целые слова. Вычислительная машина красной стрелкой указывала, например, на букву "д" в слове "дерево". Эта стрелка оставалась на своем месте все время, пока ребенок искал букву "д" на клавиатуре. Когда же ему удавалось успешно справиться со своей задачей, голос подтверждал: "д"!, а красная стрелка переходила к следующей букве. Чтобы сделать процесс обучения еще более похожим на игру, на табло перед ребенком появлялась цветная картинка с нарисованным на ней деревом. Это изображение исчезало, как только нажималась последняя буква разучиваемого слова. Отелов переходили к предложениям, от предложений - к целым рассказам. В результате дети начинали самостоятельно читать. Опыты показали, что они на два месяца обогнали своих приятелей. И, кроме того, приобрели один весьма полезный навык. Поскольку клавиши машинки были раскрашены в восемь различных цветов и теми же цветами были помечены ногти на руках у юных "машинисток" и "машинистов", то, обучаясь читать, малыши одновременно учились печатать на электрической пишущей машинке по слепому десятипальцевому методу.

...Вот так, широким фронтом, и ведет свое наступление кибернетика, заставляя нас по-другому смотреть на мир, по-новому оценивать явления, по-иному мыслить. Идея поисков глубоких аналогий, стремление во всем и всюду раскрывать единство мира, представления и понятия, неведомые ранее - все это она властно внесла в наши размышления и споры, придав им окраску, которую можно назвать характером современного научного мышления.

Ну что ж, хорошо, что состоялся этот разговор на обратном пути из Киева в Москву. Мы поняли, что несколько увлекаемся генеральными планами будущих сражений - фантастически смелыми идеями "маршалов кибернетики", а для рассказа о боях местного значения, хотя из них и складывается сегодня победа, у нас часто не хватает энтузиазма. Зато и Олег понял, почему так получается.