Кибернетический корабль

Кибернетический корабль

Последний день нашего путешествия. Жаль - за быстро промелькнувшие дни нам так и не удалось увидеть Академгородка. Лишь урывками, лишь кое-как, и все второпях, со всегдашней надеждой побывать еще раз и тогда уж...

Академгородок виднеется сквозь сеть ветвей молодых березок. Безлистые, упрямые ветки торчат из тонких белоснежных стволов во все стороны. Кожица берез ярче подтаявшего весеннего снега. Вокруг каждого ствола - синяя лунка с ледяным дном, в котором отражается солнце.

Весна.

Утром вскакиваем чуть свет, потому что, ложась спать, включили репродуктор на полную громкость. Здесь, в городе большой науки, кое о каких вещах можно узнать заранее, если, конечно, у вас есть хорошие знакомые и вы не заработали репутацию болтуна.

Радио не торопится. Солнце уже поднялось.

За окном - рабочее утро. По тропинкам, проложенным в березняке, гуськом движутся люди. Тропинки идут в разные стороны, все время пересекаются, и люди словно играют в какую-то игру: цепочка расступается, пропускает одного на чужую тропинку и смыкается снова. Люди спешат в университет, в институты, на почту, в столовую. А в Москве первые сонные трамваи еще только выползают из ворот депо. Потому, наверное, нас не покидает удивительное чувство, будто весь мир еще спит, а мы здесь, в Академгородке, готовим к его пробуждению приятный сюрприз. Благодушная иллюзия, что четырехчасовая разница во времени со столицей дает нам это преимущество.

И позволяет время обмануть,- как говорил Шекспир.

Репродуктор передает позывные. Он проделывает это не торопясь и со вкусом. Когда терпение наше иссякает, раздаются долгожданные - и все равно всегда немного пугающие слова: "Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза. Передаем сообщение ТАСС". И дальше - уже ставшие привычными слова: "В Советском Союзе осуществлен запуск космического корабля "Восток"...

С чувством исполненного долга выходим на улицу и приступаем к прощальному обходу академических институтов. Из талых сугробов вода потоком идет поверх асфальта. Запускать ракеты мы научились, а вот заняться дренажной системой в новом городе нам, конечно, некогда... Путешествие "по морю, яко по суху" заканчиваем уже к концу дня, нырнув под задорно вздернутую к небу крышу, в подъезд Института математики.

У директора института академика Сергея Львовича Соболева сегодня отличное настроение.

- А что - и вправду со временем можно поспорить!- говорит нам Сергей Львович.- Смотрите: Гагарину было двадцать семь лет, Поповичу - тридцать два, Комарову - тридцать четыре, Беляеву - уже сорок. Как математик, я посчитал: если дело и дальше пойдет в том же направлении, то люди моего возраста появятся в космосе года через три. Хотел бы быть первым! Как думаете - возьмут? Я ведь и спортом занимался когда-то, греблей...

Мы расспрашиваем Сергея Львовича о Международном конгрессе математиков, который должен собраться летом 1966 года, о том, какое место займут на нем вопросы кибернетики.

- Вам бы, конечно, хотелось, чтобы первенствующее,- подшучивает над нами Сергей Львович.- Не получается! Математика - наука большая, математическая кибернетика- лишь часть ее. На конгрессе кибернетикой займется одна секция: "Математические проблемы теории управления", заправлять ею будет академик Колмогоров Андрей Николаевич. Секция, конечно, важная, но... одна из четырнадцати. Такую же долю, на мой взгляд - одну четырнадцатую - и составляют кибернетические вопросы в современной математике.

Мы запротестовали - пример сибирского института говорил, что эта доля значительно выше.

- А я и не говорю, что эта дробь справедлива для любого коллектива. У нас она и впрямь новая, и работы, на мой, быть может, пристрастный взгляд, отнюдь не ординарные...

И Сергей Львович кратко охарактеризовал основные "кибернетические направления" в институте. Он говорил , о политическом смысле работ Канторовича, о том, что это первое масштабное применение количественных методов в общественных науках. Рассказывал о докторской диссертации Журавлева. С явным удовольствием упомянул о проблемах, которые только еще ставятся учеными института - Алексеем Андреевичем Ляпуновым, Игорем Андреевичем Полетаевым - о внедрении математики в биологию. Здесь просторы не ограничены. Вот, например, расшифровка кода наследственности. Успехи генетики показали, как выглядит каждая буква в генетическом коде, но прочесть весь текст мы по-прежнему неспособны. У нас в руках папирус с иероглифами, мы знаем, из каких черточек складывается каждый значок, но мало ли памятников древней письменности, где ясен каждый знак, а содержание до сих пор остается тайной...

На прощанье мы задаем Сергею Львовичу вопрос, который давно вертелся на языке: как восприняли его друзья и сотрудники ту памятную статью в "Литературной газете"?

- Во всяком случае - не как откровение. Каждый из моих друзей (а все они последовательные материалисты!) написал бы точно то же самое. Но газеты ведь любят, чтобы на рискованную тему выступал обязательно академик. Так что считайте эту статью коллективным творением.

Мы процитировали на память письмо в редакцию от одной известной поэтессы, которая жаловалась, что "написанная с недобрым блеском статья академика Соболева принижает достоинство человека".

- Достоинство...- сокрушенно покачал головой Соболев.- Какое же это достоинство, если правда его унижает! Это уж тогда не достоинство, а недостаток...

...На обратном пути мы повстречали около гостиницы Андрея, который все эти дни не попадался нам на глаза: с утра до поздней ночи.

- А, просветители! - приветствовал он нас.- Откуда путь держим?

Мы сказали.

- Как же, как же - помню. Знаменитая статья! Ну и как, может машина мыслить?

- Может! - обозлился Борис.- Может, если при этом не унизит твоего достоинства.

- То есть? - не понял Андрей.

Мы снова процитировали письмо поэтессы.

- Дама права,- безапелляционно заявил он.- У вас человек выступает бедным родственником машины. Перепадет решить задачку-другую с барского стола - и на том спасибо.

- "Пассажир на кибернетическом корабле",- понимающе кивнул Глеб, вспомнив статью француза Латиля, которую мы недавно прочли.- Расскажи ты ему, Борис, про этот корабль - пусть порадуется.

- Ладно,- согласился Борис.- Ты знаешь, Андрей, откуда есть пошло слово "кибернетика"?

- Платона, что ли, хочешь вспомнить - наука кормчих?

- Вот-вот. И потому, наверное, естественно будет, следуя этимологии, рассмотреть возможную роль этой науки именно в управлении кораблем.

И Борис вкратце изложил суть статьи Пьера де Латиля.

...Идет по морю корабль. Ему задан курс - скажем, зюйд-зюйд-вест. Человек стоит у штурвала. Глаза его следят за приборами. Он видит, что курс изменился, мозг регистрирует это отклонение, мозг принимает решение, руки поворачивают штурвал, штурвал отклоняет перо руля, и вот уже корабль следует заданным курсом. Спрашивается, могла бы с этим справиться электронная машина?

- Еще бы,- Андрей даже удивлен этим вопросом,- слава богу, автопилоты давным-давно ставят и на самолеты и на корабли.

- Ну, хорошо. Но автопилот имеет определенную погрешность. И потому штурман время от времени определяет координаты корабля и в зависимости от них устанавливает новый курс. С этим тоже справится машина?

- Естественно. И такие устройства тоже есть!

- Но, собственно, отчего зависит курс? От того, куда корабль держит путь, от порта назначения. Порт назначения и род груза выбраны судовладельцем. Это он решает, что за оливковым маслом нужно идти в Пирей, а за арахисом в Дакар. Но ведь с этой проблемой вычислительная машина тоже могла бы справиться - транспортные задачи такого класса для автомобильных парков уже решены... В общем, все эти проблемы оказываются вложенными друг в друга как матрешки. Есть и побочная задача - как выбрать скорость. Развить ли максимальный ход или идти на экономичном режиме, сберегая горючее? Если выработать надежные критерии, это дело тоже можно поручить специальному устройству. Кстати, Латиль об этом наверное не знает, такой автомат для речных судов мы видели в Киеве, у Ивахненко. Его электронный двойник командовал на Днепре теплоходом с символическим названием "Лаборатория", и довольно успешно...

Андрей не выдерживает:

- Что же остается капитану? Снять фуражку с золотым крабом, поцеловать шершавый борт корабля и сказать ему с грустью: "Прощайте, месье, я вам больше не нужен..." И вы еще после этого что-то лепечете о достоинстве?!

Глеб расхохотался.

- У тебя удивительное чутье, Андрей. Латиль как раз в этом месте задает тот же самый вопрос. "Нас могут спросить,- говорит он,- что же будет с человеческим достоинством?"

- И?..

- И отвечает - Латиль отвечает так: право собственности на корабле остается за человеком, значит, с достоинством все в порядке... Это мы - люди, хозяева, будем любоваться зелеными волнами океана из иллюминаторов наших кают. Это нам будут доставлять в трюмах арахис из Дакара и оливковое масло из Пирея. Мы - владельцы, собственники, счастливые обладатели работающего на нас наследства. Какие же еще могут быть сомнения? Ты понимаешь, для этого чертова француза все определяется правом собственности...

- М-да, веселенькое утешение! Знак равенства между собственностью и собственным достоинством. Еще раз говорю: дама права.

- Рано радуешься, Андрей,- не все ли равно, что там этот француз говорит...

- Ну а ты-то, ты что говоришь?

- Приходилось ли тебе слышать о Николо Тарталья? - вместо ответа спросил Борис.

И он рассказал примерно следующее. В XVI веке Тарталья славился своей ученостью на всю Италию. На турнирах, которые устраивали средневековые математики, он всякий раз выходил победителем. Еще бы! С труднейшей задачей - решением кубического уравнения - он справлялся в два счета. Секрет Тартальи был прост: если его коллеги отыскивали корни уравнения подбором, то он обнаружил строгий последовательный метод решения. Поэтому найти корни было для него делом не творческим, а таким же механическим, как для нынешних школьников, пользующихся известными формулами Кардано - формулами, которые следуют из метода Николо Тарталья.

Вот так всегда и бывает: кто-то открывает новое, остальные пользуются этим, не задумываясь, как автоматы. А теперь становится возможным передать эту попугайскую работу настоящим автоматам - машинам. Ведь они для того и созданы! Андрей, конечно, прав: мы скажем: "Прощайте, месье!" и кораблю, и станку, и комбайну. И горячие пончики, и телевизоры, и ракеты будут делать заводы-автоматы. Но кто придумает новый продукт, достойный изготовления? Новую теорию, объясняющую мир? Кто, наконец, создаст новые математические методы - явится Николо Тартальей завтрашнего дня? Все это предстоит свершить людям - и можно ли измыслить задачу достойнее?

- Но Тарталья-то один на миллион,- сразу же парировал Андрей.- И сейчас новое открывают не марсиане, а люди. Но кто? Корифеи, гении, вундеркинды,- а их единицы. А что будет делать серенький человек - середнячок вроде нас с вами?

- Откуда у тебя эта жалкая мыслишка? И науку, и технику, и искусство делают миллионы. Для справки: одних только научных работников у нас в стране полмиллиона. Да еще не один миллион изобретателей и рационализаторов. Это, во-первых. А во-вторых, недавно подметили такую закономерность: каждые пятнадцать лет научные знания человечества удваиваются. Это значит, что за каждые пятнадцать лет открывается столько же нового, сколько за всю предыдущую историю науки. Чтобы выдержать этот безумный темп, никаких гениев не хватит. Одна надежда на рядового, как ты говоришь, "серенького" человека.

- Но ты меня убить можешь, а я не изобрету ни электрической лампочки, ни фонографа,- намертво стоял на своем Андрей.

- А почему бы, собственно, тебе не стать Эдисоном?- вступил в разговор Глеб.- Помнишь, все наши споры тогда по пути в Киев начались с Чапека? Так вот Чапек говорил, что Эдисон был фабрикантом изобретательской фортуны. "Волшебник из Менлоу-Парка" организовал индустрию эксперимента. Он ставил тысячи, десятки тысяч опытов, чтобы получить один счастливый результат - открытие. Вот эти бесчисленные варианты и будет поставлять машина, а человеку останется дать направление поискам и не упустить организованную им же самим закономерную случайность.

...Недавно мы были в Московском государственном институте типового проектирования. Там сделали программу "Проба-1". В расшифровке это значит "проектирование балок, модель первая". По этой программе большая вычислительная машина БЭСМ-2 проектирует балки, прогоны и другие элементы сборных конструкций из предварительно напряженного железобетона. Конструирование балки допускает огромное количество вариантов, и все они будут технически грамотными. Чем опытнее конструктор, тем ближе ему удается подойти к наилучшему варианту - такому, когда балка выдерживает все расчетные нагрузки и в то же время не требует для своего изготовления излишних материалов. Но "Проба" не стремится сразу же получить оптимальный вариант - это невозможно. Она использует быстродействие машины и за короткое время просчитывает массу вариантов, постепенно меняя каждый из входящих в проектирование балки параметров: форму сечения, марку бетона, тип стальной арматуры. А конструктор впервые за всю свою инженерную деятельность получает возможность не просто считать вариант за вариантом и по интуиции выбирать среди них наилучший. Наоборот, передоверив машине эти расчеты, он пытается анализировать ее работу, как бы пробует взглянуть на свой труд со стороны. Он стремится отыскать новые способы проектирования - более точные, более быстрые, более экономичные. Когда же эти способы будут найдены, конструктор снова передаст их машине. Так получится самосовершенствующаяся система "человек - машина", в которой самая интересная, как говорят инженеры, самая "вкусная" часть работы - определение главных направлений поиска - принадлежит человеку.

Конечно, такая система, когда машина просчитывает варианты, а человек осмысливает ее работу,- не единственно возможная. Совсем не обязательно конструктор должен давать машине указания и затем сидеть, сложа руки, в ожидании результата. Инженер за пультом управления может, например, наносить световым пером - ручным фотоэлементом - эскизы проектов на экран осциллографа. Вычислительная машина дополняет эти рисунки рядами недостающих точек, вносит в проект коррективы в соответствии с заложенной в нее программой. Причем конструктор будет проектировать "лишь машины, проектирующие в свою очередь машины для проектирования и изготовления конечного продукта". Скажем, создавая автомобиль, он не станет ломать себе голову над тем, какими должны быть его кузов, двигатель и рама, а спроектирует машину, которая займется всеми проблемами, связанными с автомобилестроением и, если надо, сумеет изготовить отдельные машины для решения частных вопросов. Эта же "большая" машина возьмет на себя руководство всем процессом создания новых моделей автомашин, их испытанием и отбором самых быстроходных, экономичных и элегантных моделей. И она же предусмотрит все необходимые варианты каждой модели - повышенной проходимости, для работы на севере и в тропиках, дизельные и карбюраторные, колесные, гусеничные, на воздушной подушке... А человек, обеспечив потребности общества в автомобильном транспорте, займется новыми изысканиями, на этот раз придумывая непохожий на прежние способ передвижения - например, с помощью какого-нибудь искусственного гравитационного поля, компенсирующего силу земного тяготения.

- Заметь, обыкновенный, средний человек, находящийся в разумно организованном союзе с машиной,- заключил свою лекцию Глеб.

И тут, совершенно неожиданно для нас обоих, Андрей переметнулся на другую сторону баррикады.

- Послушайте! - сказал он.- Можно "противоположной стороне" внести рационализаторское предложение? Я тоже знаю, как помочь нашим потомкам. Есть и еще один путь к новому в науке - через искусство. Тут недавно кто-то из ваших друзей-техников вместо того, чтобы просто восхищаться Парфеноном, решил задним числом рассчитать его колонны на прочность и устойчивость. Представляете себе, как он поразился, когда оказалось, что рассчитаны они по самым наиновейшим формулам, основанным на дифференциальном исчислении! Книзу колонна расширяется ровно настолько, чтобы учесть собственный вес камня - ив результате каждое сечение по высоте оказывается одинаковой прочности. Но это еще что! В середине высоты утолщение идет неравномерно - образуется такая припухлость - греки называют ее энтазис. Так вот, расчет колонны на устойчивость обязывает именно в этой средней части сделать колонну потолще.

Спрашивается, как древние греки до всего этого дошли? Ответ только один - они хотели сделать Парфенон прекрасным. И в самом деле, когда смотришь на его колонны, так и кажется, что они пружинят под нагрузкой, и ты чувствуешь величие и могучую силу архитектурного замысла и в то же время его естественность и простоту. Но из таких вот чисто эстетических предпосылок родилось, по сути дела, научное открытие - создана равнопрочная колонна. И это в то время, когда о дифференциальном исчислении никто не мог и мечтать! Значит, искусству и раньше случалось задолго до науки подмечать и использовать строгие научные закомерности. Ведь придумать новое - это и значит подметить гармонию в природе, найти...

- Найти "красивое сцепление идей", говоря словами Колмогорова,- подсказал Глеб.

- Вот именно, красивое сцепление идей, прекрасный поворот мысли! И вот когда я, слушая тебя, Глеб, обо всем этом подумал, то понял: мы еще поскрипим, мы еще вас повоспитываем, сами потом спасибо скажете.

Мы переглянулись. Ай да Андрей! Можно было разбиться в лепешку, отыскивая доводы разума, и все равно мы бы его не убедили. Но стоило нарисовать картину - красивую картину будущей совместной работы человека и машины, как он тут же растаял. Его эстетическое чутье, его тяга к гармонии удовлетворена,- и вот он уже готов поверить, что ваша теория совершенна...

Конечно, завтра же у Андрея появятся новые аргументы и спор разгорится с новой силой. Так что же? Кошмар, возникший в воображении Латиля,- пустынный мостик мертвого корабля и праздный пассажир в роскошной каюте - не должен нас пугать. Пусть капитаны теплоходов и турбоходов сойдут на берег - дело им найдется и на суше. Но в ходовой рубке большого Корабля Кибернетики, идущего через нашу жизнь, стоит Человек. Ему - определять курс, и надо лишь стремиться, чтобы этого штурвала он не выпустил из своих рук никогда. Да, это отнюдь не просто. "Автоматически безопасность человечества рядом с машинами не обеспечивается,- говорил нам в Академгородке Игорь Андреевич Полетаев.- Тут не обойтись одними добрыми пожеланиями и надеждами. Человеку придется суметь остаться хозяином! И пока еще неясно, как этого достичь".

Но понять сложность задачи - значит наполовину решить ее.

Кончена вторая поездка - вторая часть нашего рассказа. И как раз впору браться за третью: столько нового произошло за это время в кибернетике.

У этой науки удивительное свойство: все, что о ней написано, устаревает прежде, чем поставлена последняя точка на последней странице.

Жизнь не останавливается, развитие науки - тоже. Сделано еще так мало - все впереди.

Продолжение следует.

1963-1966.