Стихосложение

Интерес к объективному изучению стиха и попытки моделирования его синтеза возникли в нашей стране еще в 10 - 20-годы. Прежде всего здесь следует назвать знаменитую работу А. А. Маркова (старшего) "Пример статистического исследования над текстом "Евгения Онегина", иллюстрирующий связь испытаний в цепь", доложенную на заседании физико-математического отделения Императорской Академии наук 23 января 1913 г. Б. В. Томашевский впервые предпринял описание русских стихотворных размеров с применением математических методов. Несколько раньше в том же ключе велись исследования Андреем Белым. В наши дни изучение комбинаторных закономерностей, наблюдаемых на протяжении большого числа стихотворных строк, методами современной теории вероятностей и теории информации ведут А. Н. Колмогоров, М. Л. Гаспаров и др.

Микельанджело написал римской поэтессе Виттории Колонне два сонета, смысл которых сводится к одной идее: наилучший из художников не может в скульптуре создать такого образа, которого единый кусок мрамора потенциально не заключал бы уже в себе. И лишь в освобождении образа из-под скрывающей его внешней оболочки заключается достижение руки художника, послушной его творческому гению:

 Подобно тому, как в пере и в черноте
 Все стили таятся с неведомых пор,
 И в мраморной глыбе все темы застыли,
 И образы рвуться из каменных пор.
 Так, может быть, в сердце моем затаились
 И гордость, и жалость, стремясь на простор,
 Но только их вызвать - не хватит усилий,
 Извлечь их оттуда мне трудно, синьор!
 Бывает, что скальпелю мрамор послушен,
 А гений пером извлекает со дна
 Чернильницы мелкой - высокую душу,
 Из хаоса - музыка извлечена; 

 И я все надеюсь, что выйдет наружу
 Все то, чем душа моя ныне полна.* 

^* (Перевод О. Ивинской.)

Дело, как мы видим, за "пустяком": отсечь лишнее. Кое-кто из известных поэтов пытался это делать еще в 20-е годы примитивным путем. Тем не менее эти попытки достойны внимания. Так, Н. Гумилев в статье "Анатомия стихотворения" приводит афоризм С. Т. Колриджа: "Поэзия есть лучшие слова в лучшем порядке" и изречение Т. де Банвиля: "Поэзия есть то, что сотворено и, следовательно, не нуждается в переделке", считая, что эти изречения основаны на "особенно ясном ощущении законов, по которым слова влияют на наше сознание". В поисках этих законов поэт вел семинар, на котором его участники писали стихи при помощи составленных им таблиц. Один из его учеников - Николай Чуковский - вспоминает ("Новый мир", 1967, № 2), что по мнению руководителя семинара его таблицы давали возможность сочинять стихи "без риска написать плохо" и, кроме того, объективно их критиковать. Одно из заседаний семинара посетил А. Блок. То, что он увидел, так его возмутило, что он тут же написал об этом критическую статью "Без божества, без вдохновенья...". Вот уж поистине еще одна встреча Моцарта и Сальери, на этот раз в двадцатом столетии!

Увы, возмущение умирающего великого поэта не остановило новых Сальери. Близкий С. Есенину М. Ройзман вспоминает [106, с. 135], что однажды, придя к Есенину на квартиру в Петровском переулке (ныне улица Москвина) , он застал такую картину: "Лежал Сергей на ковре, сбоку от него находилась небольшая старая коробочка от лото, а перед ним валялись нарезанные из карточек картонные квадратики: на одной стороне - цифры, на другой - написанные рукой Есенина слова. Он сказал, что пытается механизировать процесс сочинения стихов и образов. Взял из кучи несколько квадратиков, прочитал: Вечер, свечи, - и произнес вслух:

 Вдали розовый вечер
 Зажег желтые свечи..." 

Все эти попытки (и многие другие, оставшиеся за рамками настоящей книги) относятся к докибернетическому периоду интереса, "стихийно" проявляемого поэтами и учеными к структурным методам анализа и синтеза стихосложения. С появлением кибернетики и ЭВМ старый "сальеризм" получил новый стимул. Но если в музыкальном искусстве новые методы начали быстро распространяться и число известных работ (как отечественных, так и зарубежных) интенсивно росло, то в области стихосложения - в частности, на русском языке - появилось лишь несколько работ, достоверность которых порой была сомнительной. Либо это была явная мистификация (какую, например, осуществил В. Пекелис с известным стихотворением "Ночь кажется чернее кошки черной"), либо машинные стихи переводились с иностранных языков, а это было "творчеством" не только машины, сколько переводчика. Примеры таких стихотворений, "сочиненных" ЭВМ по программам М. Бензе и Р. Гунценхойзера, в переводе на русский язык см. в работе [97, с. 47, 48].

Интересно отметить, что оригиналы этих "стихотворений" были изданы на немецком языке под псевдонимом Ульриха Краузе. Это было сделано правомерно, ибо у многих "потребителей" искусства можно ожидать предвзятого мнения относительно "машинной поэзии". И действительно, когда в Штутгарте (ФРГ) на прилавках книжных магазинов одновременно появились две книжки стихов, одна из которых называлась "Электронная поэзия", а вторая - "Ульрих Краузе. Стихотворения", то первая была незамедлительно раскритикована, а вторая получила обширную благожелательную критику. Об "Ульрихе Краузе" писали как о "крупном новом таланте", стихи которого "поражают масштабностью тем, богатством словаря, тонкостью переживаний. Перед читателем поднимается образ лирического героя-романтика, альтруиста, первого любовника, сочетающего в себе черты Джека Лондона, Франциска Ассизского и Жерара Филиппа".

Оставим на совести критиков этот восторженный панегирик талантам "Ульриха Краузе" и обратимся к стихам, составленным машиной на русском языке. К сожалению, долгое время достоверных данных о таких работах в нашем распоряжении не имелось. Но вот в февральском номере журнала "Автоматика и телемеханика" за 1978 год в разделе "Моделирование поведения и интеллекта" появилась первая достоверная публикация о машинной программе стихосложения на русском языке; цель работы - выяснить, каковы те минимальные средства, которые позволяют добиться "иллюзии осмысленного стихосложения"; оказалось, что программу машинного сочинения стихов можно построить, предположив, что стихотворение - это единство грамматики, метрики, рифмы и семантики, причем при наличии метрики и рифмы семантика стиха "воссоздается" воображением читателя на основе грамматики.

В связи с последним утверждением приведем следующий диалог, состоявшийся между художником-импрессионистом Э. Дега и поэтом С. Малларме. Художник, сочинявший иногда стихи, поделился с поэтом своими трудностями: "Идей у меня полно, а создать то, что мне хочется, я никак не могу...", на что поэт Малларме ответил: "Стихи, дорогой Дега, создаются не из идей. Их создают из слов" (см. [103, с. 413]). Это перекликается с высказыванием П. Валери: "Стихотворение означает лишь то, что мы хотим в нем прочитать, и когда человек вкладывает в него свои надежды, он их там и находит".

Мы надеемся, что читатель поймет нас правильно: мы вовсе не ратуем за то, чтобы стихи писались бездумно; мы только пытаемся понять, почему стихи "Краузе" принимаются непредвзято настроенным читателем за "настоящие". Если в чем-то Валери прав, то тогда действительно семантику в некоторых случаях можно рассматривать как грамматику, "оживленную" воображением читателя. Тогда понятно, что читатель или слушатель "машинного произведения" может вложить в него свои мысли, ассоциации, переживания, наконец - смысл.

Но вернемся к программе, сочиняющей стихи на русском языке.

В машину введен словарь, состоящий из нескольких сотен слов, взятых из сборника стихотворений О. Э. Мандельштама "Камень" (изд. "Гиперборей", Пг., 1916; если взять словарный запас из другого источника, то изменится только "настроение" машинных стихотворений, но не их "качество"). Предполагается, что строка стихотворения состоит из одного подлежащего, одного сказуемого, нескольких определений и обстоятельств. Словарь соответственно разбит на четыре раздела: I - существительные, местоимения; II - прилагательные и притяжательные местоимения; III - глаголы; IV - наречия и существительные с предлогами. Каждое слово словаря сопровождается сведениями о метре, рифме, грамматике; метрическая информация задается двумя числами - количеством слогов в слове до ударения (Sдо) и количеством слов после ударения (S^после), т. е. всего в слове оказывается S = S^до + S^после + 1 слогов. Грамматическая информация состоит в указании, чем соответствующее слово словаря может служить в предложении (подлежащим, сказуемым, определением или обстоятельством); указывается, какое значение принимает каждый из трех параметров слова: род, число, время. Информация о рифме задается в словах с ударением на последний слог (мужская рифма) и с ударением на предпоследний слог (женская рифма) ; два слова с ударением на последний слог считаются рифмующимися, если их последние слоги можно отождест вить, пользуясь двумя таблицами (одна составлена для гласных и содержит 5 значений от 01 - а, я до 05 - э, е; другая - для согласных и содержит 22 значения от 06 - б, п до 27-ств). Каждому слову с ударением на предпоследнем слоге ставится в соответствие набор чисел (k, m, n), где k - номер ударной гласной из первой таблицы; m - номер согласной (из второй таблицы), следующей за ударной гласной, или номер сочетания согласных из еще одной таблицы (в ней приведено 34 сочетания согласных от 28 - нк до 61 - хн), а n - номер класса окончания данного слова (выделено два класса неударных окончаний слова).

Для иллюстрации полученных результатов в уже упоминавшемся журнале опубликовано 21 стихотворение (124 строки). Приведем некоторые из них (знаки препинания расставлены человеком).

 Вновь в кустах горят ресницы. 
 Ветер хрупкий светлый злой, 
 На столе желтели птицы, 
 Взор играет за рекой. 
 Лодка далека краснеет. 
 На закате соловьи. 
 Вновь высокие белеют 
 Стены вечером твои. 

 И перламутровый узор
 Точеный бледный
 Над озером ответил взор
 Печальный бедный. 

 Здесь нежная птица,
 Здесь с нежностью взор,
 Он также струится
 Мой странный узор.
 Быстрей пламенеет,
 В руках тяжелеет... 

 Умирающий - в смятеньи,
 Вновь, как тень, огни дрожат,
 Вновь над бездною движенья
 Где то далека душа...
 Крик смертельный рядом, зыбкий,
 Тлели в хрустале глаза,
 Шелест мечется с улыбкой,
 Где-то в чаще небеса. 

Поэт и теоретик искусства П. Валери писал: "Я ищу слово... , которое: было бы женского рода, двухсложным, содержало бы Р или F, кончилось немой, употреблялось в значении "трещина", "разрыв"; и не ученое, не редкое. Шесть условий - по крайней мере" [103, с.172]. Наступает время, когда на подобные требования машина сможет ответить почти мгновенной подсказкой; ибо уже ведется серьезная разработка математических методов построения словарей рифм, сравнения литературных текстов и пр. Помимо "облегчения" поэтического труда, эти методы обещают найти применение в текстологии и теории перевода. В одной из подобных методик - она разработана румынским ученым С. Маркусом и изложена в его книге "Математика поэтики" (Бухарест, 1970) - вводится пять параметров: порядок стихотворных элементов, просодическая и синтаксическая структура, лексика, семантика (синонимичность и несинонимичность); для сравнения двух текстов строится матрица, строки которой соответствуют номерам отдельных стихотворных строк, а столбцы - указанным пяти параметрам; каждая клетка заполняется нулем или единицей сообразно с тем, совпадают ли данные строки по данному критерию; далее с этими матрицами производится ряд формальных операций (например, устанавливается расстояние между ними). Методика позволяет получать определенные заключения о характере изучаемых поэтических текстов.

В работе С. Маркуса также формализуется противопоставление таких двух крайних типов языка, как "поэтический" и "математический". Общее понятие "язык" задается как четверка терминов <V, L, S, р >, где V - словарь; L - множество отмеченных фраз; S - множество значений и р - функция, выражающая отношение между элементами х из L и s из S. Тогда: (а) язык <V, L, S, р > называется научным, если выполне-ны два условия: для каждой фразы химеется ровно один элемент р(х) (т. е. отсутствует омонимия); для каждого значения S имеется бесконечное число фраз х таких,что р (х) = = S (т. е. множество синонимов каждой фразы ничем не ограничено); (б) язык <V, L, S, р > называется поэтическим, если для каждой фразы х множество ее значений несчетно, т. е. образует континуум, и для каждого значения S имеется одна и только одна фраза х такая, что S = р (х).